Подстегиваемый этой атмосферой большой науки, пользуясь помощью и критикой Люти и некоторых других, подстрекаемый их успехами в изысканиях, я добился многого в своей работе. К рождеству, за восемь месяцев, я сделал здесь больше, чем почти за два года в Лондоне. Ключ к структуре органической группы все еще не давался мне в руки, я с раздражением чувствовал, что решение почти у меня в руках, и все-таки я не мог его найти. Острый аналитический ум Люти разрушал мои предварительные построения тут же, как только я создавал их. Поэтому через два-три месяца моего пребывания в Кембридже я оставил основную тему и начал работать над побочной. И эта работа пошла так успешно и вызвала у меня столько интересных соображений, которые стоило проверить, что я отдал ей большую часть года. За это время я опубликовал две серьезные статьи, и еще одна, многообещающая, была у меня подготовлена. Меня уже в довольно широких кругах считали подающим надежды молодым ученым, в моей области у меня было не так много соперников среди моих соотечественников, меня приглашали на все конференции по кристаллографии, мое будущее, казалось, довольно прочно определилось на ближайшие четыре-пять лет. Мой колледж был одним из немногих в Кембридже, где преподаватели избирались открытым конкурсом, я имел право послать свою диссертацию, как только мне будет присуждена докторская степень, и мои покровители Мертон и Макдональд оба заверяли меня, что никаких сомнений в моем избрании быть не может.
— Одним оппонентом буду я, а другим — еще один ваш поклонник, — говорил мне Макдональд, — им не удастся вас отвести.
В более деликатной форме то же самое мне высказал и Мертон:
— При избрании, вы знаете, играет роль множество факторов. Но при открытом конкурсе особенно трудно игнорировать способного человека, если только не прибегать к такой не совсем законной процедуре, как подмена докладов оппонентов. И даже если найдется кто-то с еще худшей репутацией, чем ваша, мой дорогой Майлз, большинство не одобрит таких действий.
Было весьма приятно знать, что на какое-то время твое будущее обеспечено. Хотя я приучил себя думать, что не должен раньше чем через два года моего пребывания в Кембридже всерьез помышлять о положении или о деньгах, временами мне было трудно уйти от этих вопросов. Я мог не считаться с собой, но меня тревожили мысли об Одри. К тому же мои родители старели, и я должен был думать о том, чтобы помогать им. Обеспечив себе на какое-то время безбедное существование, я с легким сердцем еще раз обратился к теме, которая так давно занимала меня.