– Тогда что же…
– Я скажу вам, если вы ответите мне на один вопрос, – безучастно произнесла Оливия.
Герцог больше не понимал, кто ведет этот разговор. Какая нелепость! Он не связан ее условиями и не обязан отвечать на ее вопросы, а то взамен она, того и гляди, попросит луну с неба. Хотя, признаться, ему уже все равно.
– Что ж, хорошо. Тогда отвечайте же мне, почему вы плакали?
– Потому что я не такая, какой надеялась стать. И мне это неприятно.
Это ему ни о чем не говорило.
– Что вы имеете в виду? Кем вы хотели стать?
– Я хотела быть человеком получше. Таким, который не изменяет своим идеалам.
Боже! Ошеломленный ее ответом, помрачневший Марвик отвернулся от Оливии и посмотрел на книжные шкафы.
– Что ж, выходит, нас обоих привело сюда похожее настроение, – проговорил он. – Но поверьте мне, миссис Джонсон, вы преодолеете это.
– Как это сделали вы?
Он проигнорировал ее вопрос.
– Доброй вам ночи, – промолвил Марвик.
– Но вы не ответили на мой вопрос.
– Нарушение слова – одна из привилегий герцога, – холодно сказал он.
– Хорошо, не отвечайте. Но я все же задам свой вопрос: почему вы читаете Остин, если потеряли надежду? К чему мучить себя счастливыми концами историй, если вы считаете, что они невозможны?
Герцог смотрел на книги. Она зашла слишком далеко. Почему она решила, что у нее есть право разговаривать с ним подобным образом?
Но почему он сам постоянно провоцирует ее?
– У вас есть все преимущества, – пылко произнесла она. – Не существует причины, которая мешала бы вам вернуться к нормальной жизни и обрести то, чего вам, как вы полагаете, недоставало. Поверьте мне, если бы я была на вашем месте, я бы переделала себя!
Язвительность в ее голосе пронзила герцога как крюк, впившийся ему в грудь. Да, она действительно переделала бы себя, черт возьми! Она понятия не имеет об уважении, о границах, о собственном месте. Не представляет, что такое ограничения. Марвик оглянулся через плечо, чтобы усмехнуться и сделать ей ехидный выговор, в чем она так отчаянно нуждается.
Но, взглянув на Оливию, он лишился слов. Она стояла, прижав к груди роман, – высокая, с удлиненной талией, вся цвета осени, с огненными, как умирающие листья, волосами, а в ее лице не было и капли язвительности. Скорее, его выражение было сдержанным, решительным, полным надежды. Вот бы и ему быть таким же смелым, как она. Оливия самонадеянно бросает ему вызовы, будто это не самое досадное и дерзкое дело…
– Вы можете себе представить… – заговорил он, не узнавая собственного голоса – столько в нем было плотской порочности. – Возможно ли, что вы, прожив достаточно долгую и тяжелую жизнь, догадаетесь, что я проглочу вас одним куском, использую вас, уволю – и все для того, чтобы на единственный миг увидеть на вашем лице эту дурацкую наивность? Счастье дурочки, вот что это, Оливия! Но жизнь выбьет его из вас. И я бы сделал это прямо здесь, если бы я хоть на мгновение мог вернуться к себе, помоги мне, господи! Ваша глупая вера будет получше.