Оливия вздохнула.
– Возможно, вы не узнаете меня, – промолвила она. – Но моей матерью была Джин Холлидей, ваша дочь.
Миссис Холлидей выронила чашку. Чай расплескался по ковру, но, кажется, она даже не заметила этого. Она лишь смотрела на Оливию, а ее губы дрожали.
– О! О! О! Ты вернулась домой! – запричитала наконец хозяйка дома. – Она поднесла руку к губам. – Если бы только Роджер дожил до этого дня, увидел…
Выяснилось, что Роджер был покойным мужем миссис Холлидей, который скончался два месяца назад. Она бросилась искать его фотографию, но потом изменила курс и выбежала из дома. Оливия слышала, как она просила кучера отвезти записку на соседнюю ферму, обитатели которой, должно быть, умели распространять новости очень быстро, потому что уже через четверть часа гостиная наполнилась незнакомцами, и все он уверяли, что состоят с Оливией в родстве.
Кузины, дяди, племянницы и племянники, старые добрые друзья ее матери пробивались вперед, чтобы представиться. В этой странной суете Оливия поняла, что не в состоянии объяснить, что ее сюда привело. Она почувствовала себя оцепеневшей и ошеломленной, но все же собранной среди всего этого смеха и слез. Марвик, усевшийся в угол дивана и посматривающий на нее непроницаемым взглядом, был поглощен разговором с фермером (брюки которого были облеплены клочьями соломы) и совсем не помогал ей. Но когда Оливия наконец-то вырвалась из объятий родственников и снова села, Аластер каким-то образом оказался возле нее и тихо спросил, все ли в порядке.
Конечно, все было хорошо. Оливия вспомнила о своей решимости.
– Миссис Холлидей, – заговорила она (взглядом показывая, что ей не нужны остальные четыре миссис Холлидей, две из которых держали на руках детей), – мне нужно поговорить с вами наедине.
– Разумеется, моя дорогая! – Миссис Холлидей предложила собравшимся родственникам поужинать, и это послужило им сигналом к тому, чтобы разойтись. Правда, они пообещали скоро вернуться, прихватив с собой одно-два блюда, чтобы сделать свой вклад в трапезу.
Как только они снова остались втроем, миссис Холлидей («Ты должна называть меня бабушкой!») взялась за свое вязанье и заулыбалась, когда спицы начали позвякивать.
Оливия взяла Марвика за руку. Слезящиеся глаза миссис Холлидей опустились, когда она это заметила, и каким-то образом этот слабый шепот, напомнивший Оливии о правилах хорошего тона, заставил ее наконец задать вопрос, который, будучи озвучен, вызвал у хозяйки вспышку гнева:
– Почему вы так добры ко мне? Вы прогнали мою мать, когда она отчаянно нуждалась в вашей помощи. Почему?