Выходит, кто-то из соседей, имеющий возможность следить в окошко за дверью докторовой кузины? Но нет, нет, не может этот секрет раскрываться так просто!
— Герр Шмидт, вы уверены, что это был один человек? — спросил Маликульмульк. — Может, двое?
— Может, двое, — согласился доктор. — Откуда ж мне знать, коли они молчали?
Один здоровый детина — или двое воров, сработавшихся так прекрасно, что даже в словах не нуждаются — каждый знает, что ему делать. Если двое — то первый утащил куда-то одежду своего товарища, а второй в синей шубе поспешил к Рижскому замку, пока не окончен съезд гостей. В том, что два человека сговорились совершить покушение на скрипку, ничего удивительного не было, странным казалось другое — как они могли знать, что именно в этот вечер Христиан Антонович соберется в гости к кузине…
Для заговора это было как-то несуразно — такой заговор мог увенчаться успехом только случайно. Вот разве что доктор заранее кому-то говорил, что собирается навестить кузину…
— Герр Шмидт, а вы предупредили кузину вашу, что придете к ней? — спросил Маликульмульк.
— Она ждала меня, — ответил Христиан Антонович, а дальше начал сбиваться: то ли он обещался быть сразу после Рождества, то ли назначил какое-то количество дней, то ли сразу увязал свой визит с приемом в замке. Да и что требовать связных воспоминаний с человека, который лежит в жару?
Наконец Маликульмульк покинул доктора и спустился вниз, в гостиные. Умнее всего было бы сбежать домой, не встречаясь с княгиней, но он хотел найти князя и высказать ему свои подозрения.
Но в малой гостиной он обнаружил Тараторку.
Она стояла перед зеркалом, поворачиваясь то так, то этак, в легком летнем платьице жонкилевого цвета, поверх которого надела красный бархатный спенсер, отделанный золотым шнуром наподобие гусарского ментика. Спенсер был ей несусветно велик — на своей настоящей хозяйке он бы сидел иначе, прикрывая лишь грудь, а на Тараторке едва ли не достигал талии; там же, где полагалось быть пышным персям, обвис. И длинные рукава полностью закрывали кисть.
— Ты что тут делаешь? — спросил Маликульмульк.
— Иван Андреич, идет мне бархат?
— Понятия не имею. Где ты это взяла?
— У Екатерины Николаевны. Ей он не к лицу! А еще на прием надела!
Тараторка была сильно недовольна.
— Отчего ты так решила?
— Он на ней как на корове седло! Она же толстая! И красное идет брюнеткам, а я как раз брюнетка! И глаза у меня черные!
— Ну, допустим… Но злиться-то зачем?
— Я не злюсь, я только не понимаю, отчего некоторые дамы разряжаются, как попугаи, и носят цвета, которые им не к лицу, и думают, будто они сильфиды! Ведь посмотришь на нее — сейчас видно, что она одета дурно и без всякого вкуса!