– Напиться! – вдруг осенило Германа. – Нажраться, чтоб рога в землю, и придет покой!
Нет, разумеется, – похмелье, головная боль, тошнота, но все это лучше, все иного порядка, иного качества… Он помнил, что в доме нет ни капли спиртного, и потому, наскоро обрядившись в спортивный костюм, набросил летную куртку и выскочил на улицу. Ночных магазинов в военном городке не существовало по известным причинам, однако у прапорщика Сучкова в гараже существовал подпольный, и по этой причине ему приходилось ночевать в собственном «жигуленке» – зимой и летом в железном, неотапливаемом боксе. Шабанов пробежал дворами, напрямую, молясь по пути, чтобы Сучков (ударение делали на первый слог) не упылил в Читу за товаром.
Не упылил, оказался на месте и открыл после условленного стука.
– Дай бутылку, – Герман протянул деньги.
– Бери две, – сказал прапорщик, считая купюры в полной темноте – знал их на ощупь. – Все равно два раза бегать…
– Давай три.
Сучков подал водку – чистый, суровый самопал собственного приготовления: слитый из противообледенительных систем спирт разводился водой тут же, в гараже, разливался по бутылкам и закупоривался, как на заводе.
– А девочку, м-м? Есть две, на выбор.
– Это идея! Давай без выбора.
– До утра полштуки наших. И бабульки вперед.
В черных недрах бокса послышался шлепок закрываемой автомобильной двери. Шабанов отдал деньги и, не дожидаясь, когда путана выберется из гаража, пошел вперед, распихивая бутылки по карманам, а одну оставил в руках, как гранату – словно на амбразуру лез.
Она догнала уже возле домов, что-то доедала на ходу.
– Привет! Меня зовут Анжелика.
– Ладно, – обронил он, даже не замедлив шаг. – Пусть будет так. Давай выпьем из горла?
– А что, мы никуда не пойдем? Прямо здесь…
– Нет, пойдем. Выпить хочется.
Он отвинтил крышку и сделал три больших глотка. «Ночная бабочка» подала ему остатки бутерброда с колбасой.
– Закуси. – Отпила глоток. – Мне много нельзя.
Шабанов сжевал закуску с отвращением, словно комок грязи, однако не стошнило – значит, уже начался процесс адаптации.
Когда подошли к дому, Анжелика чего-то испугалась.
– Ты здесь живешь?
– Живу, пошли, – бросил он, открывая дверь подъезда. – Что, пхашароп?
– Как?.. Не знаю… Что значит…
– Пхашароп значит только пхашароп и ничего больше.
– Здесь опасно. Сучков запретил, – она вроде бы даже попятилась, – командирский дом, если увидят…
– Деньги заплачены, вперед!
На лестничной площадке, пока он отпирал дверь, она откровенно рассматривала его и, прежде чем переступить порог, спросила осторожно:
– Ты не садист? Нет?