Случалось, Кленкин и ночевал в ординаторской на жестком топчане, на котором врачи осматривали больных. В его группе был еще один «чокнутый» на почве хирургии — Роберт Круминьш, сын известного профессора-травматолога. Профессорский сынок также дневал и ночевал в клинике. В беспокойные ночи, когда бригада хирургов задерживалась до утра, они спали на топчане вдвоем, устроившись «валетом». Росточка оба были небольшого, вполне помещались, а так как их постоянно видели вместе, однокурсницы дали им прозвище — «мини-мальчики».
После окончания института Кленкин намеревался поехать года на три-четыре в глубинку, куда-нибудь на Север. Где же еще получишь настоящую практику? Но перед государственными экзаменами тяжело заболела мать, предполагали самое страшное. Кленкину пришлось остаться в Ленинграде, а на Север покатил Роберт, изъявив желание подменить товарища.
Кленкин полгода мотался на «скорой помощи», а потом устроился ординатором-хирургом в больницу водников.
Чтобы было удобно оперировать, ему пришлось сделать специальную скамеечку, которую ставили всякий раз у операционного стола.
Через год Кленкин уже уверенно удалял желчные пузыри, ушивал грыжи и ассистировал при резекции желудка. Но там, на «Орфее», его опыт хирурга вряд ли пригодится. Нужен эпидемиолог или инфекционист. Но где их взять посреди океана? Придется самому выходить из положения.
Когда зазвонил телефон, старший помощник капитана Виктор Павлович Каменецкий действительно не спал. Он лежал, влажный от испарины, припоминая отдельные детали сна, морщась от отвращения и страха, только что пережитого им.
Каменецкий сны видел редко и никогда их не запоминал. А это был не просто сон, а кошмар, сон во сне, с четкими деталями обстановки, придающими видению жуткую достоверность.
И то, что это произошло именно с ним, Каменецким, который гордился способностью засыпать по внутреннему приказу и просыпаться ровно за двадцать минут до заступления на вахту, было странно и унизительно.
А снилось вот что.
Будто бы он проснулся у себя в каюте, с удивлением прислушался. Судно было на ходу, его равномерно покачивало, но машины не работали. Вообще не было слышно ни звука. И тут послышались шаги, мягкие и тяжелые — так ходила, встав на задние лапы, медведица Машка, что жила на судне несколько месяцев. Но Машку Каменецкий сам ездил сдавать в Ленинградский зоопарк. Откуда ей взяться?
Дверь каюты беззвучно распахнулась, и вошла… тряпичная кукла, небольшая, но плотная, с тяжело обвисшими белыми пластмассовыми руками.
На тряпичном, размалеванном краской лице куклы застыла полуулыбка. Глаза глядели со злобой.