— Вот странно, когда ты пригласил меня на природу в прошлый раз, тебя мучили голод и жажда. А сегодня мы отмахали почти два лье, так ничего и не перекусив.
— Флора, желудок капризен, как мускулы. Бывают дни, когда я мог бы охотно пройти хоть десять лье зараз, без передышки, а в другие меня с кресла не поднимешь за все золото мира.
— Ты хочешь есть, ты бледный такой, даже позеленел.
— Я зеленый оттого, что на меня падает тень от листьев. А насчет бледности — не все же бледные страдают от голода…
— Зеваешь — значит, скучно тебе?
— Нет.
— Тебя что-то огорчает?
— Нет.
— Я тебя видела и веселей, и счастливей…
— Да я не грустный, и не несчастный.
— Так ты беспокоишься, что ли?
— Быть может.
— Как тебе мое шелковое платье? Это мне Эрнест подарил.
— Очень красивое.
— А казакин прелестный, не правда ли? Это мне подарила тетушка.
— Надо и мне тоже тебе что-нибудь подарить.
— Тебе? Да некуда спешить, я ведь тебя не потому люблю, сам знаешь. Но не странно ли, что ты не хочешь пить по такой-то жаре?
— Верблюд может неделями и не пить, и не есть.
— Ты что свои ногти разглядываешь? Ты так делаешь, только если впадаешь в черную меланхолию.
— А ты не хочешь пить?
ОНА, с некоторым сомнением:
— Да нет, я напилась воды из источника там, внизу.
ОН: И есть не хочешь?
— Я пообедаю, когда вернусь к себе.
— Да ведь до тебя не меньше лье. Говорю тебе, ты проголодалась.
— Нет.
— Да.
— Ты сегодня какой-то очень странный.
ОН, показывая пальцем на луга с анемонами:
— Хочешь этот цветок?
— Да.
Вскарабкавшись по склону, чтобы сорвать цветок, он оказался совсем близко от Маргериты и доктора. Те, оставаясь незамеченными, рассматривали его. Он обшарил свои карманы, вывернул их наизнанку и с грустной улыбкой сказал:
— Ничего!
Флора крикнула ему снизу:
— Чего ты там ищешь, у себя в карманах?
Он отвечал:
— Серебряный нож, нож, благословенный самим его святейшеством Папой. Да пребудет он в радости Господней, человек почтеннейший!
— Ты не можешь обойтись без ножа, просто сорвав цветок?
— Обойтись? Могу ли я обойтись без этого ножа? Флора, да ты скудоумна! Говорю тебе, он благословен, благословен и чудодействен. Цветок, срезанный его серебряным лезвием, может простоять всю зиму и не завять. Этот нож открывал мне все двери. Он лежал у меня в кармане, когда я впервые увидел тебя. Это им я пронзил твое сердце, о Флора, и с тех самых пор ты нежна со мною. Ты не чувствуешь раны, ибо от его удара кровоточит одна лишь гордыня.
— Чего ты там поешь?
— Песнь мужчины, потерявшего свой нож. Какой прекрасный нож! Лишь взглянув на него, всякий дарил мне беспредельную дружбу свою: такое уважение, точно я на седьмом небе — и от моего бакалейщика, и от моего булочника, и от моего портного. Они презирают меня, о Флора, с тех пор как я потерял свой нож. Я стараюсь обойтись без них… это трудно.