— Хе! Хе-хе! — ухмылялась она во все горло, чтобы убедиться, что не боится. — Злодейство? Расстроить любовную интрижку — злодейство? Хе-хе! — Тревожась, что не сможет уснуть, старуха приказала и себе принести пивной суп. Опустошив миску до дна, она залегла в постель и, полуохмелевшая, забылась сном.
Наступил вечер.
Около десяти часов Розье разбудил странный звук: кто-то открывал дверь на улицу. «Воры», — подумалось ей. Задыхаясь от ужаса, она прислушалась. Сердце билось так часто, что, казалось, грудь сейчас лопнет. Она позвала:
— Жозефина, Жозефина!
Пришла служанка.
— Слышала ты этот звук? — спросила Розье.
— Да, — кивнула девушка.
— Быстро запри дверь моей спальни, это воры. Запирай быстрее!
— Это не воры, а молодая госпожа. Она вышла погулять в саду.
— Дверь открывали не в сад, а в дом.
Розье поспешно оделась. В ее мозгу бродили смутные и мрачные мысли. Они росли с каждой минутой. Она сунула руку в карман, где лежал золотой ободок с фигурками, окольцовываший букет, и сразу же отдернула, точно укушенная. Но чем больше овладевали ею черные мысли, тем быстрей возвращалась и храбрость. Схватив лампу, спустившись, рывком распахнув дверь в сад, она закричала:
— Маргерита, Маргерита!
Никто не ответил.
Розье прошла по всему саду, от ветра погасла лампа.
Она отворила входную дверь. Задвижки были не заперты.
— Маргерита, Маргерита! Дочь моя! Она ушла из дому! — вскрикнула Розье, взбегая на второй этаж, чтобы в этом удостовериться.
Она увидела раскрытые двери спальни Маргериты, сливавшиеся с уже сгустившейся тьмой; и все-таки во мраке Розье ощупала постель. Постель была пуста.
— Моя дочь ушла! Ушла! Я убила свою дочь!
Она взвыла и рванулась к дверям. Служанка набросила шаль ей на голые старые плечи. Розье была в рубашке и нижней юбке. Едва держа ее, служанка надела ей башмаки, умоляя остаться в доме, говоря, что «мадам Маргерита наверняка уже в замке, у своего мужа, и нечего об этом беспокоиться».
Служанка утаивала истинную причину — ей просто нестерпимо хотелось снова отправиться спать.
Розье вышла одна. Ей чудилось, что, идя куда глаза глядят и ища тень дочери, она на каждом тротуаре, каждой улочке слышит, да-да, явственно слышит торопливые шаги и шелест шелкового платья.
Вдруг одна мысль совсем поразила ее, точно пронзив раскаленным железом мозг: вода, вскрикнула она, вода!
«Куда в Брюсселе идут топиться?» — подумалось ей.
— К каналу — вот куда идут в Брюсселе те, кто решил утопиться, — отвечал глухой голос, звучавший в ней и, казалось, доносившийся до нее из всех углов.
К каналу? Она как безумная пустилась бежать: все думала, каким путем покороче, не находила его и пробежала по всем бульварам до самой Зеленой Аллеи.