Анна Яковлевна Полисская и ее немногочисленные подчиненные оборудовали теперь медицинский пункт у истоков Хомутовой балки. В крутом берегу в мягком грунте они вырыли дыру диаметром в один метр, потом пещера расширялась. Выбрав грунт под плитой скалы, медики создали помещение площадью около двадцати квадратных метров. Ходить в нем можно было только согнувшись, чтобы не удариться головой о каменные выступы. На удобства рассчитывать не приходилось, да и не думали тогда мы о них. Заботились лишь о том, чтобы уберечь раненых от снарядов и бомб.
30 мая вечером начальник политотдела Ищенко пригласил меня в баню. Она, как и медицинский пункт, располагалась в Хомутовой балке. Баня чудом уцелела во время последних бомбежек и пока работала на полную мощность. Сотни наших бойцов каждый день приходили туда, смывали с себя окопную грязь и получали чистое белье, которое беспрерывно доставлялось из города. При бане существовала и парикмахерская.
Кто из нас тогда предполагал, что мы моемся и меняем белье на севастопольской земле последний раз, что не только сходить в баню, но и умываться вскоре будет некогда и нечем.
— После баньки неплохо было бы холодного кваску испить, — мечтал вслух Ищенко, — а еще лучше бы пива...
— Перестань дразнить. Сейчас стакан чаю и то не достать.
— Не отчаивайся. Пока у нас есть Будяков и Анна Яковлевна, у нас все будет. Пойдем в санчасть.
Но залезать в темную сырую нору не хотелось. Мы опустились на траву, еще не поблекшую от солнца и порохового дыма. Над головой, в ослепительно ярком небе, гудели самолеты. Где-то совсем поблизости слышались стрельба, взрывы. Но мы уже привыкли к этому шуму. Я лежал, закинув руки за голову. Ищенко сидел рядом и читал только что полученное письмо из Сухуми.
— Там идут сплошные дожди, а здесь жара и пыль, — ворчал Александр Митрофанович, сердито поглядывая на палящее солнце. [178]
— Здравствуйте, Евгений Иванович! — услышали мы вдруг знакомый голос.
Я приподнялся. У входа в пещеру стоит Кето Хомерики. Она улыбается своей ослепительной улыбкой. В одной руке у нее чайник, в другой — две эмалированные кружки.
Милая Кето! Ее задушевный взгляд, бодрый и спокойный голос всегда действовали на нас, как материнская ласка.
Когда я видел лицо этой грузинской девушки, почему-то всегда вспоминал «Кавказского пленника» Лермонтова. Вот и сейчас она стоит передо мной как та «черкешенка младая», только не с кувшином на плече, а с чайником, и, вместо белого платка, длинных панталон и туфель с загнутыми носками, одета она в солдатскую форму.