Ее непосредственность тронула меня.
— Просто я дура, — призналась я и сквозь слезы улыбнулась Зое...
Моей соседкой по палате оказалась симпатичная черноволосая девушка. Познакомилась я с ней на следующее утро и с первых слов поняла, что Аня считает себя вполне здоровой и уже не первый день воюет с медицинским персоналом, добиваясь выписки из госпиталя.
Шли дни. Зрение у меня не улучшалось, но я никому не жаловалась на судьбу. Почти все время лежала, безучастно глядя в потолок, и думала, думала...
В один из вечеров в палату пришла Зоя.
— Вот ты и дождалась своего, — сказала она моей соседке, — выписывают тебя.
— Правда?! [80]
— Конечно. Надо бы тебя еще подержать, да койки требуются — новые раненые прибывают, — объяснила медсестра.
Аня запрыгала от радости и тут же принялась собирать свой нехитрый скарб.
Ночью в госпитале почти никто не спал: все ждали наступления утра и прибытия раненых — хотелось скорее узнать, как там, на фронте.
Сразу после утреннего обхода раздался легкий стук в дверь нашей палаты.
— Можно? — послышался басовитый голос.
Я не могла разглядеть лица вошедшего, но голос был мне определенно знаком.
— Кто это? — волнуясь, спросила я.
— Здравствуй, Зоя! Не узнаешь? Я это, Кожевников.
— Вася?
— Он самый!
— Ой, господи! Ну, садись, садись, рассказывай... Как дела, кого встречал из наших?
— Самусев здесь.
— Неужели?
— Контужен он. Трясется, оглох да и говорить почти не может.
— А ты?
— Я-то что! На мне как на собаке заживает. А вот с командиром не знаю, что и делать. Не ест, не пьет. Домой не пишет. Кому, говорит, я нужен, калека...
— Как он может так говорить!
— А что с ним поделаешь? — развел руками Кожевников. — Упрашивал, ругался — ничего не помогает.
— Дураки вы, мужчины, — вмешалась в разговор Аня. — Где он, этот ваш Самусев? Я сама им займусь.
— А что? Может, и верно? — оживился Кожевников. — Как думаешь, Зоя?
— Думать здесь нечего! — перебила Аня. — Действовать нужно.
Она спрыгнула с койки и, схватив Кожевникова за руку, чуть не силой потащила к двери.
Вернулась в палату торжествующая.
— Вот! — подняла она над головой аккуратно заклеенный солдатский треугольник. [81]
— Написал! — обрадовалась я.
— У меня не открутишься... Пойду отдам письмо медсестре...
В тот же день нам с Кожевниковым пришлось пережить еще одну тяжелую сцену.
С одним из автобусов привезли молоденького, с забинтованным лицом бойца. Поддерживаемый сестрой, он вышел из машины и, прислушавшись к возгласам встречающих, громко спросил:
— А из наших, из чапаевцев, есть тут кто? Сизов я. Рядовой Сизов, разведчик, — назвал себя боец.