Села посреди комнаты, задумалась-пригорюнилась.
И когда вдруг звякнула щеколда ворот и она услышала голоса Алешки с Братовым, ей и стукнуло в голову: Кирилл Алексеевич! А что, если Кирилл Алексеевич?!
И даже пот старуху прошиб от этой мысли.
Алешка, когда вбежал в комнату, такую и застал Петровну — огорошенно сидящую за столом. Но он привык видеть ее разную, то грустную, то уставшую, то с чудинкой, и как она сидит — ему было все равно, он знай свое затараторил, и так у него блестели глазенки, столько было восторга в словах, что старуха невольно забыла о своем, залюбовалась внуком, покачивая головой в ритм его радостных вскриков, иногда улыбаясь или гладя Алешку но взъерошенным волосам. Надо бы Алешке отца, конечно, ох, надо…
— …он говорит мне: а ну берись за руль, я берусь, а дядя Кирилл р-раз только — ка-ак перехватит у меня, а парус ка-а-ак вжикнет, аж над головой просвистело, дядя Василий орет: тебе чего, жить надоело?! — и тут ветрище надул паруса, во-о-от так, — Алешка раздул щеки что было мочи, — и яхточка как рванет! — по-не-еслась по ветру, у-ух! Я аж закричал…
— Постой, постой, чего-то я не пойму… вы же на паровозы пошли смотреть?
— На паровозы! А по дороге дяденька Василий попался, у дяди Кирилла знакомый такой, говорит: катался на водных лыжах? — говорю: нет, — ну, тогда, говорит, сейчас покатаешься!..
— А говоришь, на яхтах катался…
— Ты слушай, бабушка! Лыжи сегодня не работают, а яхты гоняют, чё ж не понять-то? Сели мы, значит, я к рулю, а парус над самой головой, аж у уха вжикает, летим — что ты! Брызги во все стороны, а дядя Кирилл, — тут Алешка рассмеялся, — песню запел, чё поешь-то, не слыхать, кричит дядя Василий, а дядя Кирилл рот разевает и поет себе, никого не слышит, ух и здорово-о!..
— А сам-то тоже кричал, — сказал Кирилл Алексеевич.
— Я-то? — обернулся Алешка. — Я кричал: да здравствуют первоклассники, ура-а!..
— Чего? — рассмеялась Петровна.
— А чего? Я и сам не понимал, кричу: да здравствует школа, ура!
— Ну, понравилось, видать, — как похвалила, сказала Петровна. — Молодец.
— Ты погоди, мать, — сказал Братов, — тому ли еще научим твоего постреленка! В смысл жизни вникнет, существованием займется. Это я тебе обещаю, Кирилл Братов.
— Да уж поняла твою похвальбу… — проронила старуха.
Вечером, уж когда Алешка спал, а Братов по привычке с удовольствием развивал свои мысли за рюмкой водки, старуха как бы невзначай и спроси у него:
— Слушай-ка, Кирилла Алексеевич, не видал ли где мою кофтенку?
— Кофтенку?
— Ну да. И платье еще одно…
— И мужской один костюм? — догадливо подхватил Братов.