– В который раз повторяю, Бев, вас нашли на участке за домом среди ночи, в обмороке. Врач нашего центра диагностировал незначительную анемию. Наш консультант-психиатр полагает, что причиной потери сознания вполне могло стать глубокое психическое напряжение или борьба между двумя половинами вашей личности. Я склоняюсь к последнему.
– Меня избили. Я хочу, чтобы это внесли в протокол.
– Возможно, избили. Я вполне понимаю, что кое-кто из ваших э… товарищей-студентов мог желать учинить над вами насилие. Но предполагать, что насилие чинится здесь официально, просто чудовищно. Насилие – не оружие пролетариата. Насилие – монополия капитализма и тоталитаризма. А кроме того, на вашем теле нет следов – помимо тех, которые, очевидно, являются следствием вашего падения на гравиевую дорожку.
– Отсутствие следов, – в десятый раз устало сказал Бев, – несомненный признак профессионального насилия. Но как может взять верх правда одного человека?
– Весьма здравый афоризм, – сказал мистер Петтигрю. – Как вообще один человек может в чем-то одержать верх? Истина, справедливость и другие ценности содержатся исключительно в коллективе. Что вновь возвращает меня к нашему незаконченному делу. Я хочу, чтобы вы вышли на свободу обновленным и чистым. Общеобразовательная школа В15 на Собачьем острове[26] ждет вас не дождется. Ваш профсоюзный билет готов. Подпишите. Пожалуйста, пожалуйста, подпишите.
– Нет, – отозвался Бев.
– Вам известны последствия. Последствия были представлены вам со всей откровенностью.
– Знаю. – Очень устало: – Я неисправившийся преступник. Я могу выжить, только ведя преступную жизнь. И если меня поймают в следующий раз, никакого курса реабилитации не будет.
– В следующий раз, – веско сказал мистер Петтигрю, – может встать вопрос о пожизненном заключении. Я не говорю, что станет, но говорю, что…
– Прошу прощения! – прервал его Бев, сделав большие глаза. – Вы хотите сказать, если я украду еще бутылку джина или попытаюсь украсть. Боже ты мой, это все, что я сделал в прошлый раз, попытался! Вы хотите сказать, я получу пожизненное? Не верю. Господи, это же возврат к восемнадцатому веку!
– В восемнадцатом веке вас могли повестить за кражу буханки, не говоря уже о бутылке…
– Джин тогда был дешев, – сказал Бев с учительской интонацией, которой не смогла бы вытравить даже неминуемая смерть. – Напиться за пенни, упиться вусмерть за два пенса, чистая солома за так.
– Тогда вешали без сожалений. Сегодня мы живем не в так называемом веке Просвещения.
– Вот уж точно. В Вечной Тьме не видно ни бельмеса.