— Эх, кудрявый, кудрявый, как же тебя изломали. .. А Митяй? ..
Он устало опустился на скамью рядом с Егором Рощиным и задумался. Ему было грустно и обидно, что многое уже стало не тем, каким оно ярко и желанно представлялось там, вдали от дома. Годы детства и юности, проведенные в дружбе с Митяем, вовсе не кажутся ему теперь такими милыми и радостными, какими он вспоминал их.
II
На другой день, после долгих размышлений, Устин решил зайти к Пашкову. Он долго одевался, курил, затем принес матери охапку соломы, сбегал за водой и наконец, постояв в раздумье у двери, неожиданно оказал:
— Эх, дай, мать, лопату, я снег от хаты отгорну.
В несколько минут он отбросил снег, пробил до самой дороги тропку и, раскрасневшийся, вернулся домой. Закуривая, спросил себя вслух:
— Аль пойтить, аль нет?
— Далече?
— К Пашкову хотел...
— К Пашкову? .. Ну что ж, — в голосе матери прозвучало полное безразличие.
— Пойду, — решил Устин, но, выйдя из хаты, заколебался: — Тю! будь ты неладно! ..
Если бы ему сказали вчера о том, что Пашков жив и находится в нескольких десятках километров от села, он, не задумываясь, пошел бы к нему. Но сейчас он чувствовал к другу холодок и не мог понять своего безрадостного настроения. А почему? Не в Наташе ли дело? Вчера он ее почти не видел, но все время чувствовал рядом. Прощаясь, он посмотрел на нее и запомнил ее взгляд, недовольный и обиженный...
«Да ну, так ли все это? .. Пойду!» Однако душевное смятение не покидало его. Он шел, не разбирая дороги, стараясь думать о другом.
— Устин! Хрущев! — донеслось до его слуха.
Он повернулся на зов. На крылечке комбеда стоял молодой рыжий мужик и махал рукой, а кто-то энергично барабанил в окно.
— Ты что же это наш «вцик» обходишь?.. В нем, можно сказать, все наше село... Иди покажись народу.
— А-а... — растерялся Устин, — я ведь к вам...
— Кой леший к нам, коли тебя не докличешься, — перебил рыжий, — и чешешь и чешешь.
Устину стало совестно. Не позови его товарищи, он прошел бы мимо. Но вместе с тем он и обрадовался случаю, помешавшему ему пойти к Пашкову.
— Здорово, Клим! — Устин поздоровался с рыжим парнем.
В просторной избе было полно мужиков. Они дымили махрой и толковали о земле, войне и хлебе. Разговоры повторялись изо дня в день, но всегда прибавлялось что-нибудь новое.
Когда вошел Устин, крестьяне умолкли. Все с нескрываемым любопытством оглядывали своего односельчанина, которого считали погибшим. Каждый, здороваясь с Устином, высказывал сердечную радость и крепко пожимал руку. Его посадили на скамью рядом с Груздевым и наперебой угощали табаком.