Над занесенным снегом Нижне-Колымским острогом — мрак полярной ночи. Луна не поднималась уже вторую неделю. Мрак и лютая стужа снаружи, духота и темнота в избах.
Однажды Дежнев засиделся у Попова. Попов с женой и пятерыми покручениками жил в тесной избе, разделенной тонкой перегородкой. Две лампады, в которых смрадно горел тюлений жир, едва освещали грубо сколоченный стол и сидевших за ним людей. Нары, настланные вдоль стен, терялись в тени. На них смутно угадывались фигуры сидевших и лежавших покручеников.
Дежнев с Поповым беседовали, и отсветы лампад двигались по их лицам — по спокойному, задумчивому лицу Дежнева и по возбужденному лицу Попова.
Кивиль сидела за шитьем кухлянки.
— Вот уже шестую зимнюю ночь, Семен Иваныч, — говорил Попов, — переживаю я здесь, в Сибири. Думается, пора бы мне приобыкнуть к этим ночам, что тянутся два месяца. Но нет. По-прежнему тягостно мне зимней ночью; не сплю, гневаюсь попусту.
— Не один ты, Федя, не любишь зимних ночей. Я дольше тебя на северных реках, и то с ними не свыкнусь, — сказал Дежнев.
— Вспоминаю я первую зиму на Оленек-реке, — продолжал Попов. — Тяжелая была зима. Но она все же скрашивалась новизною, заботами. О себе думать недосуг было. Вторая зимовка, там же, вспоминается тяжелым сном. Безрадостно влача дни, я тогда отчаялся, жизнь свою считал пропащей. Видно, счастье мое, думал я, промеж пальцев проскочило. Вот, думал я, мне уж двадцать пять годов стукнуло. И в эти-то лучшие годы я в этой медвежьей берлоге пропадаю. Когда ж я жить-то буду? Когда я до большого дела-то доберусь? А силы большие чувствовал. Хотелось не попусту прожить. Хотелось большое дело по себе найти.
— Не того бы, знать, молодцу хотелось, что сталось, — посочувствовал Дежнев.
— А Яна-река! Никогда мне не забыть той стужи. Казалось теми днями, что я вовсе даже не существую. Душа оледенела.
— Тамошнюю стужу я знаю, — сказал Дежнев. — Тяжеленька.
— В четвертую зимовку, на Индигирке, я работал и днем, и ночью, лишь бы о своей пропащей жизни не думать. Боялся я этих мыслей словно смерти. Но вот смотри ты, Семен Иваныч, как схватился я позапрошлым летом за эту нашу затею — идти морем новые реки проведывать, жить мне стало много легче. Жизнь моя уж не кажется пропащей, как раньше, когда я лишь соболей хозяевам добывал. Нет!
Кивиль давно не работала и широко раскрытыми глазами тревожно следила за лицом Попова. Попов подвинулся к Дежневу.
— Скажу тебе, Семен Иваныч, я сюда, на край света, в этот забытый богом угол, не для того ехал, чтобы здесь сидеть, а чтоб дальше идти! Туда идти, где до нас никого еще не было!