— Роняй парус на плотик![76] — приказал Дежнев. — Держи, Фомка, на восток! Отойдем мористее, чтобы не сесть на мель.
— Куда-то унесет нас, хозяин! — обратился Ефим Меркурьев к Афанасию Андрееву. — Найдем ли другие кочи?
— В море всяко бывает. Надейся, Ефим, — ответил Андреев.
«Лишь бы кочи не растерялись! — думал Дежнев. — Только бы мне их собрать!»
— Михайла, — сказал он Захарову, — спроворь-ко котельный бой. Поставь на него Нестерова.
Захаров тотчас принес из поварни большой медный котел и повесил его на мачте.
— Примечай, как надо бить, — сказал он Нестерову.
Захаров ударил по котлу колотушкой, и резкий, надрывный звук разнесся над морем.
Так, ничего не видя вокруг, дежневцы шли больше суток, тревожа море котельным боем. Снег давно перестал падать. Ветер стих. Небо стало светлеть. Но люди напрасно всматривались вдаль: ни берега, ни кочей. Горизонт скрывался в белесой мари[77]. Люди были серьезны, встревожены.
— Никого… Видно, несчастлив выход был… Как найти нам товарищей? — волновался Бессон Астафьев, обращаясь то к Афанасию Андрееву, то к Дежневу.
— Рано нам горевать, — успокаивал ватагу Дежнев. — Где гроза, тут и ведро. Поищем товарищей. Найдем их. Мы много мористее приняли. Поверни-ко, Михайла, на полдень[78], к берегу. Должно быть, робята вдоль берега идут.
— Видишь, Бессонко! А ты говорил… — укоризненно произнес Зырянин, берясь за весло.
Михайла Захаров молча правил, поглядывая то на матку (компас), то в туманную даль.
Так шли на веслах много часов. Когда туман сгустился, идти стало опасно. Гребцы едва шевелили веслами.
— Фомка! Глянь-ко… — громким шепотом прохрипел вдруг Сидорка, толкая в бок задремавшего над веслом друга.
— Чего? Ты что? — встряхнулся Фомка, оглядываясь на Сидорку.
Сидорка, вытаращив глаза, глядел в море, показывая на что-то пальцем. Фомка глянул. В тот же миг его глаза приняли столь же дикое выражение, как и у Сидорки: в нескольких саженях из воды высовывалась голова страшного чудовища. Как показалось Фомке, она была более двух сажен высотою. Мокрая, она блестела словно булат. Черные круглые глаза, с лукошко каждый, глядели на Фомку, не мигая. Под тупым собачьим носом топорщились седые усы. Под усами торчали клыки, казавшиеся толще мачты. Чудовище пыхтело, сопело и злобно шевелило усищами.
— С нами крестная сила! — прохрипел Фомка.
Все мореходцы оглянулись и замерли.
— Сгинь! Пропади! — тонким голосом выкрикнул Андреев, крестя страшное видение.
— Никак сам водяной, — прошептал Сухан Прокопьев.
— Кому ж и быть, как не ему? — шепотом же ответил Меркурьев.