— Еще эля?
Я узнал голос, послышавшийся из-за спины, и обернулся. То был Эмметт Скотт, отец Кэролайн собственной персоной. В последний раз мы виделись на свадьбе, когда он отказал своей дочери в приданном. И вот он стоял здесь и предлагал выпивку своему ненавистному зятьку. Впрочем, у выпивки есть такое свойство. Когда ты пристрастился к ней, как я, когда следишь за тем, как осушается кружка, и гадаешь, откуда же ты добудешь следующую, ты принимаешь угощение от кого угодно. Даже от Эмметта Скотта. Твоего заклятого врага. От человека, который ненавидел тебя почти так же сильно, как ты его.
И я принял его угощение. Он взял две кружки (вторую — для себя), пододвинул стул, расцарапав плитняк, и сел.
Ты же помнишь выражение лица Эмметта Скотта? То самое, с лимоном во рту? Так вот, стоит сказать, что там, когда он заговорил со мной, презираемым Эдвардом Кенуэем, он выглядел еще более страдальчески. Я чувствовал себя в таверне, как рыба в воде, но он сидел в постоянном напряжении.
Периодически он поглядывал за одно плечо, потом за второе, словно боялся, что на него нападут сзади.
— Кажется, у нас не было возможности поговорить, — сказал он.
Я саркастично усмехнулся в ответ.
— Ваша выходка на свадьбе внесла свою лепту, не думаете?
Конечно, выпивка развязала мой язык и придала храбрости. Но немаловажную роль сыграло и то, что я выиграл в борьбе за его дочь. В конце концов, ее сердце принадлежало мне, и не нужно было доказательства более весомого, чем ее решимость отказаться от столь многого, чтобы понять, что она была предана именно мне. Даже он это понимал.
— Мы оба светские люди, Эдвард, — произнес он, и было очевидно, что он пытался взять ситуацию под контроль. Но я видел его насквозь, я видел, каким он был в действительности: трусливым омерзительным человеком, который добивался сделок, нагоняя страх на партнеров, который, возможно, избивал своих слуг и жену, который полагал, что люди вроде меня должны были кланяться и трепетать перед ним, как моя мать и отец на свадьбе (и одно только это воспоминание приводило меня в бешенство).
— Может, поговорим, как дельцы?
Я сделал долгий глоток эля, не сводя с него взгляда.
— Что вы предлагаете, дорогой тесть?
Его лицо посуровело.
— Ты бросишь ее. Прогонишь. Делай, что хочешь. Ты освободишь ее. Отправишь назад ко мне.
— И если я так и поступлю?
— Я озолочу тебя.
Я осушил кружку пива. Он кивком указал на нее, задав вопрос одним лишь взглядом. Я согласился. проследил, как мне налили еще, затем выпил эль до дна, почти в один присест. Комната начала кружиться.