— Вы же знаете, что сделать со своим предложением?
— Эдвард, — произнес он, подавшись вперед, — мы оба знаем, что ты не сможешь обеспечить мою дочь. Мы оба знаем, что ты сидишь здесь из отчаяния, потому что ты не сможешь обеспечить мою дочь. Ты любишь ее, я знаю, потому что и я когда-то был таким же бесполезным, как ты.
Я взглянул на него и стиснул зубы.
— Бесполезным?
— Это же очевидно, — процедил он, сев на место. — Ты — овцевод, мальчишка.
— Куда делось "Эдвард"? Я думал, вы говорили со мной на равных.
— На равных? День, когда ты будешь ровней мне, никогда не наступит, и мы оба это знаем.
— Вы ошибаетесь. У меня есть планы.
— Слышал я о твоих планах. Каперство. Стать состоятельным в открытом море. У тебя не получится, Эдвард Кенуэй.
— Получится.
— Ты морально не устойчив. Я же предлагаю тебе путь из той ямы, что ты сам себе вырыл, мальчишка. Хорошенько подумай об этом.
Я выдул очередную кружку эля.
— Может, еще одна порция эля убедит меня?
— Как пожелаешь.
Передо мной на столе возникла еще одна полная кружка, и мысли в моей голове заплясали с новым жаром. Он был прав. Во всем этом разговоре самым ужасным было то, что Эмметт Скотт был прав. Я любил Кэролайн, но я не мог ее обеспечить, и если я был воистину послушным долгу мужем, я должен был согласиться на его предложение.
— Она не хочет, чтобы я уходил, — сказал я.
— А ты хочешь уйти?
— Я хочу, чтобы она одобрила мои планы.
— Она никогда не одобрит.
— Мне остается только надеяться.
— Если она действительно любит тебя, как говорит, то никогда не одобрит.
Даже пьяный я не мог не согласиться с ним. Я знал, что он был прав. Он знал, что он был прав.
— Ты сделал себе врагов, Эдвард Кенуэй. Много врагов. Кое-кто из них довольно влиятелен. Как ты думаешь, почему они тебе еще не отомстили?
— Боятся? — спросил я не без хмельной бравады в голосе.
Он усмехнулся.
— Конечно, они не боятся. Они оставили тебя в покое из-за Кэролайн.
— Значит, если я приму ваше предложение, моих врагов больше ничего не сдержит?
— Кроме моей защиты.
В этом я сомневался.
Я отхлебнул еще эля. Эмметт Скотт топил меня глубже и глубже в уныние. Он досидел там до глубокой ночи, напоминая мне одним своим присутствием, как ничтожны были мои варианты.
Когда я встал, чтобы уйти, мои ноги отказались держать меня, и мне пришлось опереться на стол, чтобы хотя бы не свалиться. Отец Кэролайн с отвращением на лице подошел, чтобы помочь мне, и не успел я опомниться, как он уже тащил меня домой. Разумеется, не потому что хотел убедиться, что со мной все будет в порядке, а потому что хотел показать Кэролайн ее пьянчугу-мужа, и ему это удалось, когда я, безудержно смеясь, вскарабкался внутрь. Эмметт Скотт весь раздулся и сказал: