Пища богов (Уэллс) - страница 81

Так викарий мирно дожил до конца. Он не предчувствовал близости смерти и ежедневно по обыкновению гулял, причем доходил и до известковых ям, хотя далеко уже не с прежней легкостью взбираясь на гору. В последний раз ему не пришлось, однако, идти так далеко. Каддльс не работал, и викарий набрел на него чуть ли не за полмили от вершины горы. Гигант сидел на холмике, поджав под себя ноги и опершись головой на руки. Он сидел боком к викарию и так задумался, что совсем не заметил последнего и не обернулся.

Так он и не узнал никогда, что викарий, игравший очень крупную роль в его жизни, в последний раз долго смотрел на него (в нашем странном мире люди часто расстаются таким образом навсегда).

А викарий смотрел потому, что его на минуту заняла мысль: о чем может думать этот великан, отдыхая от работы? Но он был слишком уже слаб, чтобы остановиться на этой мысли, и тотчас же мысли его покатились по привычному руслу.

— Aere perennius [Тверже меди. (лат.)], - прошептал он, возвращаясь назад по тропинке, которая теперь уже не шла прямо как стрела, а вилась змееобразно, огибая кусты гигантской травы. — Aere perennius! Ничто не изменилось… Размеры ничего не значат… Скоро все опять придет в соответствие, и жизнь пойдет прежним путем… Вечный круг…

И в эту же самую ночь, никем не замеченный, совершенно безболезненно он ушел из этого мира, в котором потратил столько усилий на отрицание таинства перемены.

Похоронили викария около церкви под развесистым тисом; скромный памятник его, с эпитафией, кончающейся словами: ut in principio, nunc est et semper [Как сначала, так сейчас и всегда (лат.)], почти тотчас же зарос гигантской травой, семена которой были, вероятно, занесены на кладбище из той долины, в которой работала «Пища богов». Коса эту траву не брала, скот ее не ел, а потому могила викария, вероятно, и до сих пор скрыта от глаз человеческих.

Перемена совершалась постепенно в течение двадцати лет. Она, конечно, замечалась, но для большинства не была внезапной и не могла ошеломить. Только одному человеку результаты двадцатилетнего влияния «Пищи богов» на мир открылись сразу, внезапно, в один день. Нам очень полезно будет пережить вместе с ним этот день и увидеть то, что он видел.

Этот человек был преступник, присужденный к пожизненному тюремному заключению (за какое преступление — это нас не касается), но получивший прощение по прошествии двадцати лет. В одно прекрасное летнее утро этот несчастный, ушедший из общества двадцатитрехлетним молодым человеком, вновь перешел от дисциплины сурового и однообразного труда к ослепляющей суете свободы. На него надели платье, от которого он давно уже успел отвыкнуть, обрили отросшую за время заключения бороду и выпустили на свет как новорожденного ребенка, крайне беспомощного и совершенно не знакомого с окружающим миром. К счастью, у него нашелся родной брат, оставленный когда-то бедным мальчиком, а теперь выросший в представительного, бородатого и зажиточного джентльмена. Также к счастью, брат этот не только не отвернулся от него, но даже сам явился за ним в тюрьму и дружески, от всего сердца, обнял его во имя общих воспоминаний о родительском доме. Оба приехали в Дувр и рука об руку шли теперь по улицам этого города, мало разговаривая от избытка ощущений.