30 октября Сталин отметил большим банкетом соглашение о проведении конференции союзников. Потом вернулся к музыке. В 9 часов утра 1 ноября в сопровождении Молотова, Берии и Ворошилова Иосиф Виссарионович вновь появился в Бетховенском зале. За четыре часа они прослушали сорок вариантов гимнов.
За ужином в тот же вечер руководители наконец сделали выбор. Ночью Климент Ефремович позвонил Михалкову и Эль-Регистану и сообщил, что им понравилась музыка Александрова. Затем он передал трубку Сталину, который никак не мог успокоить редакторский зуд.
– Можете оставить сами стихи, но перепишите припевы, – потребовал вождь.
Поэты проработали всю ночь. Ворошилов отправил очередной вариант текста Сталину. Вождь наконец остался доволен. Он пригласил Михалкова и Эль-Регистана в Кунцево и устроил в честь окончания работы большой пир, на котором играл роль веселого дядюшки.
Генеральная репетиция состоялась на следующий день в девять часов вечера. В Кремль приехали композиторы и поэты. Берия, Ворошилов и Маленков сидели за столом. Сталин пожал всем руки, что делал только в особо торжественных случаях. Всем стало ясно, что выиграна очередная битва. Новый государственный гимн готов.
– Как дела? – дружелюбно поинтересовался вождь и тут же перешел от любезностей к делу.
В последний момент он решил внести новые изменения. Поэты помчались работать.
– Все в порядке! – громко произнес через какое-то время Берия. – Сделано!
Сталин был в восторге. Новый государственный гимн Советского Союза, с энтузиазмом говорил он, «прокатывается по небесам, как безграничная волна». Вождь приехал на его первое исполнение в Большом театре, чтобы похвалить поэтов и композиторов. Их пригласили в правительственную ложу, а потом в соседнюю комнату, где был накрыт ужин. Когда Михалков и Эль-Регистан осушили бокалы с водкой, Сталин добродушно пошутил:
– Зачем вы пьете? С вами будет неинтересно говорить!
Ликование охватило всю страну. Новый гимн впервые прозвучал на торжественном заседании 7 ноября, которое проводил Вячеслав Молотов. Это было незабываемое событие. Советская элита в тот день окончательно выползла из страшных тридцатых и военных поражений начала сороковых. «Публика сверкала драгоценностями, мехами, золотыми галунами и звездами, – отмечал британский журналист Александр Верт. – В празднике присутствовало что-то от той дикой и неукротимой экстравагантности, которая обычно ассоциируется с дореволюционной Москвой».
Настроения правителей огромной империи победили былую большевистскую суровость и строгость. Молотов щеголял в новой форме дипломата. Черный дипломатический костюм был обильно украшен золотым шитьем. На поясе висел небольшой кортик. Американский дипломат Чип Болен, глядя на советского наркоминдела, не мог прогнать мысль, что его костюм очень похож на мундир эсэсовца.