— Можно?
Смеясь, она переступает порог.
— Телеграмма?
Он протягивает ей бумажку. Она жадно и просто, точно это теперь ее несомненное право, берет и смотрит. Потом смеется.
— Ну, разве же это не восхитительно? Варюша дает ему свободу.
— Я не понимаю, что это может значить, — говорил он, привлекая к себе ее легкий стан.
В промежутки между болезненными поцелуями она отвечает на долгую невысказанную мысль:
— Дорогой мой… это, поверь, только суррогат.
Она опять долго смеется, слегка обороняясь от его ласк. И этот смех — тоже слегка враждебный, обороняющийся.
— Что «суррогат»?
— Все… И телеграмма… и то, что я здесь… все…
…Он зажигает электричество.
Она сидит в углу дивана, подпрятав под платье ноги.
— Мне холодно, — говорит она.
Он приносит ей шубку.
— Теперь мне можно уходить? Да? Уже все?
В глазах ее неожиданные слезы.
— Нет, это не упрек. Какое я имею право на упреки? Моя любовь к тебе, это — мое собственное падение. И оно касается только меня самой. И больше ничего.
— Ты говоришь: падение. Это мне больно.
Он целует ее холодные руки и греет их дыханием. Ему хотелось бы сказать ей много каких-нибудь хороших слов, но их нет. Он боится оскорбить ее чуткое ухо диссонансом.
— Я знаю, что моя любовь должна только оскорблять тебя, — наконец, говорит он. — Я это знаю хорошо. Но разве же… это похоже почему-то на падение. Ты — чиста. И если бы я был в силах порвать многое ненужное, что связывает меня, то, может быть, это и была бы настоящая и хорошая человеческая любовь… та, в которой отказано мне.
Она покачала отрицательно головой.
— Нет, моя любовь есть падение и всегда была только падением.
Ему хотелось чем-нибудь ее утешить.
— Я согласен, ты не можешь осуществить в твоей жизни такой любви, какой хотела бы. Но в этом все-таки виноваты мы, представители грубого пола. Мне кажется, что женщина всегда будет обманута в своих ожиданиях. Мужчина слишком эгоист, а, может быть, и измельчал. В известном отношении, мы, современные мужчины, слишком партикулярны для любви. Нас не может надолго увлечь тот романтический порыв, который владеет женщиною. Знаешь, дорогая, ведь я только могу презирать себя, как мужчину. Я понимаю тебя, а себя могу только презирать. Я ведь прекрасно знаю, что только похитил твою любовь, как похищают сокровище, с которым впоследствии не знают, как поступить.
— Нет, это не так, — сказала она. — Мужчина всегда таков. Если бы даже это был кто-нибудь другой… Все равно. Виновата всегда я… Виновата только женщина.
— Это бездоказательно.
— Любовь должна быть большим чувством. Вот почему.