Смеясь, старуха прикусила верхнюю губу.
— Все старики так болтливы и… наблюдательны. Не правда ли? Это, конечно, не относится к вам, мосье… мосье Петровский.
Он вернулся к столику, за которым сидела Раиса, сконфуженный. У него пропало настроение.
«Я веду себя, как мальчишка, — подумал он. — Я должен взять себя в руки и уехать».
Поставив перед Раисой чашку, он сказал:
— Мне тяжело оставаться здесь, в этом обществе… Все-таки я должен вам что-то сказать.
Он волновался.
В ее взгляде он прочел неожиданное сочувствие и одобрение. Стараясь не глядеть, он прибавил:
— Может быть, вы не рассердитесь на меня, если я спрошу: когда и где в другом месте?
Он ждал, что она скажет.
— А зачем?
Но вместо ответа она чуть подалась вперед и приблизила к нему лицо. Невольно он поднял глаза. Она смотрела, слегка закинув голову назад и положив подбородок на плотно сжатые тонкие пальцы. Ее тяжелые верхние веки были полузакрыты, и взгляд сквозь ресницы казался матовым. Губы были полураскрыты знакомым движением. Он услышал близко-близко, и все звуки шумной комнаты потонули в словах, сказанных еле уловимым шепотом:
— У тебя.
Потом она откинулась на спинку кресла и захохотала.
— Что вы такое рассказываете ей забавное? — сказала, подходя, старая родственница. — О, я знаю, мужчины в этом возрасте знают столько забавного. Если бы я была опять молоденькой и пожелала влюбиться, я выбрала бы мужчину среднего возраста или даже немного постарше. Мужчина в сорок с небольшим лет, это — самый шик.
— А по-моему, это уже суррогат.
Раиса продолжала хохотать.
— Вы помните: «суррогат»? Оттого, что Сур рогат. О, он умеет говорить поразительно смешные вещи.
Она опять начала хохотать, но он уже знал, что это истерика.
— Анекдот вовсе не так смешон, — сказал он, вставая и торопливо раскланиваясь.
Старуха быстро переводила прищуренные глаза с него на Раису и обратно.
Он пошел проститься с братом Раисы.
Едва войдя в свой номер, он знал, что она сейчас же сюда придет. Хотелось остановиться и одуматься. К чему это приведет?
Но не мог. Без мысли стал ходить из конца в конец. Была мягкая тишина. Звуки коридора, угасая, доносились точно сквозь толщу ваты. И мысли, и чувства завивались в сладостно-огнистом вихре.
Стук в дверь. Он отворяет медленно, поворачивая ключ, чтобы удержать растущее волнение. И вдруг боится, что это, может быть, не она. В коридоре стоит почтальон.
— Телеграмма.
Машинально тут же рвет и читает:
«Я больше не хочу и не буду тебя связывать…»
Старается уяснить себе, что это может значить.
— Да, надо расписаться.
Почтальон уходит и в дверях сталкивается с Раисой…