— Ты не попадаешь в такт, — мягко упрекнул ее Эманюэль.
И он начал напевать ей на ухо: «Вновь увидеть тебя…»
Она кружилась, оступаясь, вся напряженная, и старалась проникнуть в смысл этих странных слов, долетавших до нее издалека, этих лживых слов песенки, которые теперь повторял ей Эманюэль. Она видела какую-то девушку, сидящую в одиночестве в зале кинотеатра, пытающуюся внушить себе, будто что-то помешало Жану прийти, и знала, что эта девушка — она сама. Неужели она могла быть такой наивной, такой глупой, таким ребенком! И внезапно ей захотелось вместо Жана отомстить Эманюэлю, найти какое-нибудь злое слово, хотя бы одно жестокое слово, чтобы ранить его и, в свою очередь, прочесть страдание в его взгляде.
— А ведь мы так хорошо танцевали вместе в последний раз, — сказал Эманюэль.
Увидев, что щека у нее испачкана губной помадой, он протянул ей платок, но она этого не заметила, и он вытер ей щеку сам, очень осторожно и бережно.
Тогда она рассмеялась резким, язвительным смехом.
— Да ты посмотри на себя! Ты-то сам весь в помаде. Вот уж и правда словно влюбленные!
Но тут же она заметила, что зашла слишком далеко, что ее слова оскорбили Эманюэля. Нет, она хотела вовсе не этого. Сделать ему больно — да, но оскорблять его и отталкивать от себя она не хотела… С Эманюэлем надо было дружить. Она овладела собой, яростно и решительно тряхнула волосами и улыбнулась Эманюэлю скорее вызывающей, чем дружеской улыбкой.
И на мгновение образ, такой дорогой для него, начал меркнуть. Вместо него Эманюэль увидел перед собой раздражительную, капризную девчонку, крикливую, грубо намазанную. «Это больше не моя Флорентина, я обманываю себя, я ошибаюсь…» — подумал он. Но эта мысль тут же исчезла. Ему открылась более простая и более грустная истина: Флорентина, как и он сам, была взволнована, утомлена, ее обуревали противоречивые чувства.
— Уйдем отсюда, — сказала она. — По-моему, здесь скучно. А по-твоему?
Где бы они ни были, она всегда торопила его уйти. Она говорила себе: «Это труднее, чем я думала… притворяться, будто я люблю его… заставить его полюбить меня еще сильнее…» Но как бы это ни было мучительно, она твердо знала, что будет неотступно добиваться поставленной цели.
Он помог ей надеть ее новое пальто. Она сказала немного вызывающе:
— Оно модное, куплено этой весной. Я за него дорого заплатила. Оно тебе нравится?
Это было пальто из легкого шерстяного букле, задрапированное на бедрах, с крупной черепаховой пряжкой на поясе — одно из тех, которые во множестве выставлялись в витринах магазинов предместья. Сердце его болезненно сжалось, когда она повторила, уже начиная сердиться: