Рука сжалась в кулак. Кое-кто пожалеет, что Илочечонк покинул Прохладный Лес! Здорово пожалеет!
Но это — потом, а сейчас надо сидеть на холодной земле, прислушиваться к далекой канонаде и ждать, ждать, ждать…
Выстрела я не услышал. Лишь когда вокруг закричали, сорвались с места, бросились к краю поляны, к зеленым ивам…
— Ксендза! Ксендза нашего убили! Ляхи ксендза убили! Вскочил, бросился вслед за толпой, не веря, надеясь на ошибку, на нелепое совпадение, на чудо.
* * *
Глаза брата Азиния были спокойны. На губах все еще оставался след от улыбки.
Гитара в темном чехле лежала рядом.
Я пощупал пульс, прикоснулся к окровавленной груди.
Стал на колени.
Губы зашептали отходную…
И только когда все нужные слова были сказаны, я почувствовал, что задыхаюсь. Слова рвали рот, бессильные, горькие:
— За что?! Его-то за что?
Я поднял лицо к горячему июльскому небу и заорал, не слыша себя, не понимая, что кричу на гуарани:
— Его нельзя было убивать! Нельзя! Что он вам сделал, сволочи? Что он вам сделал? Что он вам сделал?
— Пане! Пане зацный!
Чья-то рука осторожно коснулась плеча. Коснулась, отдернулась.
— Вот он, убивец, пане! Поймали! Повесить чи в болоте потопить?
Небритая красная морда, испуганные глаза, кровавый след на щеке, рыжие волосы — торчком…
— Их… Их… Нихт шиссен, гершафтен, нихт шиссен! Они ошиблись. Не поляк — немец. Из тех, кого так не любит шевалье.
— Дайте! — крикнул я, протягивая руку. — Пистоль, мушкет, нож! Дайте! Что-нибудь! Скорее!
Мне в ладонь легла теплая рукоять пистолета. Я взвел курок, проверил, есть ли порох в запале.
Есть!
Священникам нельзя убивать. Но я отправлял в Ад и буду отправлять еще — таких, как этот!
— Ты убил католического священника, — проговорил я по-немецки, медленно поднимая руку с пистолетом. — Ты убил хорошего человека, понял?
— Нет, нет, не надо!
Он рухнул на колени, завыл, закрыл глаза ладонями.
— Я не виноват, майн герр! Не виноват! Мне приказали! Приказали убить попа в сутане и с гитарой! Это приказ, я не мог не выполнить приказ!..
Рука дрогнула.
«Монсеньор! Ваша лютня! Она не намокла, я старался держать ее повыше!»
«Вы!.. Мальчишка! Еретик! Я запрещаю вам! Запрещаю! Клирик не должен играть на гитаре! Вы слышите? Я приказываю вам не брать с собой гитару! Приказываю! Вы обязаны повиноваться!..»
«…Я найду тебя, Адам! Прощай! Не забудь о подарке!» …Нельзя брать гитару… Не забудь о подарке…
Ладонь разжалась. Пистолет неслышно ударился о мягкую землю.
Комментарии Гарсиласио де ла Риверо, римского доктора богословия
Я не погиб в тот страшный день, 10 июля 1651 года. Пуля пробила легкое, меня считали безнадежным, но я все-таки выжил. Хочу верить, что отец Гуаира действительно принял меня за мертвого, а не сознательно оставил истекать кровью посреди погибающего табора.