Из второго путешествия по Европе он вернулся в полном восторге от модных куплетов, распевал их во весь голос и с непревзойденной ловкостью танцевал модные танцы на свадьбах мантуйцев в Каракасе. Война изменила его вкусы. Вдохновенные народные романсы, которые всегда сопутствовали ему, когда его носило по зыбким волнам первых любовных приключений, сменились величественными вальсами и триумфальными маршами. В ту ночь в Картахене он просил петь песни его молодости, и некоторые из них были такими старыми, что он должен был сначала напеть их Итурбиде – тот был слишком молод и не помнил их. Генерал все просил и просил петь, слушатели мало-помалу расходились, и в конце концов он остался вдвоем с Итурбиде возле погасших углей.
Эта была странная ночь без единой звезды на небе, а ветер с моря доносил сиротский плач и запах тления. Итурбиде мог молчать хоть часами и, не мигая, глядеть на остывающий пепел, он мог предаваться созерцанию с такой же страстью, с какой умел петь без перерыва всю ночь напролет. Генерал, помешивая прутиком угли, нарушил очарование ночи:
– Что говорят в Мехико?
– У меня там никого нет, – ответил Итурбиде. – А здесь я – в ссылке.
– Мы все тут такие, – сказал генерал. – Я прожил в Венесуэле только шесть лет с тех пор, как все это началось, а потом изъездил вдоль и поперек полмира. Вы и не представляете, чего бы я сейчас ни дал, чтобы съесть кусок вареной вырезки в Сан-Матео.
Мысль его и в самом деле устремилась во времена детства, и он, глядя на догорающий огонь, погрузился в долгое молчание. Когда он заговорил, то снова вернулся к наболевшему.
– Вся беда в том, что мы продолжаем быть испанцами, бросаемся туда-сюда, в страны, которые чуть не каждый день меняли названия и правительства, так что мы уже и сами не знаем, кто же мы есть на самом деле, черт возьми, – сказал он.
Он снова долго смотрел на пепел, потом спросил другим тоном:
– На свете столько стран; как же случилось, что вы оказались именно здесь?
Итурбиде ответил уклончиво.
– В военном колледже нас учили воевать на бумаге, – сказал он. – За нас воевали оловянные солдатики на гипсовых макетах, по воскресеньям нас вывозили в ближайший пригород, и там, среди коров и женщин, возвращающихся с мессы, полковник устраивал стрельбу, чтобы мы привыкли к взрывам и запаху пороха. Представляете себе: самым известным из наших учителей был инвалид-англичанин, который учил нас падать с лошади замертво.
Генерал перебил его:
– А вы хотели настоящей войны?
– Вашей войны, генерал, – ответил Итурбиде. – Уже два года, как я в армии, а до сих пор не знаю, что такое настоящий бой.