– Тем более, – усмехнулся Степан. – Всю жизнь биться с ними – велика ли радость?
– Это уж как царь-батюшка повелит. Скажет – биться, так и станем биться!
– А ты думаешь, у царя-батюшки только и делов – что на ливонском фронте?
– Верно, крымцы еще есть, – согласился Григорий.
– Да черт бы с этими крымцами, Гриша. Царю-батюшке ведь можно и туточки, в Кремле, служить. Здесь надобным быть. И еще как быть!
– Это к чему ты?
– К тому, тысяцкий, что пока ты воеводой станешь – голову сто раз сложить успеешь! Похоронят на ливонской стороне, а через год забудут напрочь. Да и крест православный, могильный, чухонцы – коли вернут свою землю, – на дрова пустят. И ничего-то по тебе не останется, даже могилы! Как не осталось от многих, кого мы знали.
Григорий даже об угощениях забыл:
– Не понимаю я тебя, Степа…
– Да что ж тут непонятного?! – разозлился Степан, и его рыжее лицо так и вспыхнуло. – Сейчас ты не хозяин себе: служить будешь, пока тебя твои Адашев, Барбашин или другой какой командир бросать на врага будут. И так – год за годом. Точно крепостной, разве что землю не пашешь!.. Хочешь, слово за тебя замолвлю? – Он потянул товарища за рукав: – Говорю же тебе: Басманов Алексей сейчас в силе! В великой силе! Впереди него разве что Захарьины-Юрьевы, но то и понятно – шурья царевы! Ты не смотри, что первые князья и бояре, прежде гоголями ходившие, все еще у царя в милости, как твои Воротынский с Курбским. Никто из друзей Адашевых голову уже так высоко, как прежде, не поднимет! Других людей время пришло!
– Так ты меня к себе зовешь, что ли? – нахмурился Григорий. – Басмановым служить?
Он даже поежился от омерзения, когда вспомнил пухлогубого надменного молодца в дорогущем кафтане.
– К трону поближе тебя зову, – ответил Степан. – Не бойся, кровушки своей княжеской не оскорбишь и ручек не замараешь. На охоте разве что, когда за кабанчиком на лихом скакуне припустишь. Все лучше, чем с саблей наголо чухонцев по ливонским полям гонять!
– Ну, знаешь, – опустив глаза, сурово проговорил Григорий, – если ты от битв открестился, это еще не значит, что поучать меня вот так смеешь!
– Да не кипятись ты, не кипятись…
К их столу, масляно улыбаясь, кабатчик подводил нарядную молодую девицу с ярко нарумяненным лицом и завитыми вокруг головы косами.
– Марфуша! – тотчас забыв обо всем, воскликнул Степан. – Солнышко ясное!
– Заждался, Степочка? – проворковала та.
Голос у нее был сладкий, бархатный, ручки белые, пухлые, в перстеньках.
– Как не заждаться – заждался!
– Ну, так вот и я, – усаживаясь к нему на колени, объявила девица. – Стерлядочку кушаешь, Степа? А меня угостишь?