Где-то далеко шумел дождь. Змеев не слышно. Но они уже совсем близко. Пока шли сюда, дважды встречали змеиные норы. Одна из них была совсем недалеко и сквозняк, скользящий по этой норе создавал тихий, но жуткий, леденящий душу звук. Молчание нарушила серия всхлипываний одного из бурлаков, перешедших в тихое вытьё.
- Ты чего ревёшь?
- Я боюсь… - ответил женский голос, сорвавшись на рыдание. – я не хочу… отведите меня назад… Я не пойду, не пойду…
- Тихо, тихо. Успокойся, дура, ты ж сюда сама просилась… Это меня никто не спрашивал, а ты по своей воле…
Вера удивилась тому, что в бурлаки взяли женщину. Под капюшонами однотипных балахонов их лиц было не различить. По голосу бурлачке было не меньше тридцати. У неё начиналась истерика:
- Я не хочу… Верните меня назад.. Отведите…
Женщина запнулась - кто-то из армейцев сильно съездил её по лицу:
- Ещё раз пискнешь, зэчка, я твои потроха по этой стене размажу.
Она больше не кричала, только громкие всхлипы да сбившееся дыхание выдавало то, что она ещё жива.
Вера услышала голос Фойера, обращавшегося, видимо, к бурлакам:
- Чего она здесь?
Тот же бурлак, что недавно пытался успокоить свою товарку, словоохотно сообщил:
- Да я же говорю: сама напросилась. Нам хоть пообещали, что вернувшимся живыми объявят амнистию, но брали всех без разбору: хочешь - не хочешь, а иди. Баб, понятное дело, брать не собирались. А эта давай надсмотрщикам ноги целовать, говорит: меня пустите… Амнистию, значит, она так захотела получить. Надсмотрщики сперва её отпихивали. Да потом присмотрелись, что отбирать особо некого: за пару лет у нас там самые крепкие мужики доходягами становятся. А эта так недавно пришла, ещё ничего, здоровая. Говорят: чёрт с тобой, хочешь – иди. А теперь, ишь ты, передумала. Да ведь дура – с дуры. Ладно мы – пожизненники, так и эдак подыхать скоро - и то без особой радости идём. А ей всего два года каторги отмеряли. Два года – это ерунда, если баба крепкая, да ляжет под кого надо, глядишь до сроку и дожила б. Здоровья, понятное дело, не прибавилось бы, - но всё ж лучше, чем подыхать. Она это так к детям своим рвалась – а вместо этого в пасть к змеям угодит. Я ведь сразу понял, что если даже пожизненникам амнистию обещают – дело совсем гиблое, не вернёмся мы оттуда…
- За что ж её посадили? – поинтересовался Фойер.
- Да политическая она, бунтарка какая-то.
Кто-то из армейцев невзначай спросил:
- А ты за что?
Бурлак замялся:
- Ну я это… больше по криминалу.
Другой бурлак, до этого молчавший, с презрением прервал говорившего:
- Насильник он! Добренький такой: девочек-сироток усыновлял с женою своею. И насиловал их потом. А жена-скотина, помогала ему в этом…