— Да погибну я от твоей руки, о Раджа Морей, если я говорю неправду! — вскричал Бабалачи, не скрывая своего волнения. — Ты здесь среди своих врагов. Он — главный из них, Абдулла ничего бы не сделал без него, а я ничего не мог бы сделать без Абдуллы. Порази меня и этим ты поразишь всех!
— Кто ты такой, — с презрением вскричал Лингард, — что осмеливаешься называть себя моим врагом! Грязь! Ничтожество! Убирайся! Живо!
Вытолкнув Бабалачи за дверь, он спустился за ним по лесенке во двор.
— Эта дорога? — кивнув головой по направлению к калитке Виллемса, спросил он.
— Если ты ищешь смерти, то эта, конечно, — ответил Бабалачи, бесстрастным голосом, словно обессилев. — Он там живет, тот, кто уничтожил твоих друзей, кто ускорил смерть Омара, кто вступил в заговор с Абдуллой сначала против тебя, затем против меня… Ну, что ж, иди, туан! Иди.
— Я пойду, куда захочу, — с ударением сказал Лингард, — а ты можешь идти к черту, мне тебя больше не нужно. Острова этих морей опустятся на дно раньше, чем я, раджа Лаут, поступлю по воле хоть одного из вас. Понял? Но вот, что я тебе скажу: мне все равно, что бы вы ни сделали с ним после сегодняшнего дня. И я говорю это потому, что я милосерд.
— Тида! Я ничего не сделаю, — апатично проговорил Бабалачи, покачивая головой с горькой иронией, — Я в руках Абдуллы, и мне все равно, как и тебе. Я многому научился сегодня утром. Нигде нет людей. Вы, белые, жестоки к вашим друзьям и милосердны к врагам. Так ведут себя глупцы.
Он повернулся к реке и, ни разу не оглянувшись, исчез в низкой полосе тумана, подымавшегося над водой. Лингард задумчиво проводил его глазами. Затем, встряхнувшись, он крикнул своим гребцам:
— Эй, вы! Когда вы съедите свой рис, ждите меня с веслами наготове. Слышите?
— Да, туан, — ответил Али.
— Берегись!
Надтреснутый, дрожащий звук странного голоса удивил Лингарда больше, чем неожиданность этого, неизвестно кем и к кому обращенного предупреждения. Кроме него, насколько он мог видеть, на дворе не было никого. Крик больше не повторился, и зоркий взгляд, которым он окинул туманную даль ограды Виллемса, мог различить одни лишь неодушевленные предметы: большое мрачное дерево, заколоченные окна дома, блестящую бамбуковую изгородь и мокрые кусты.
Обогнув деревья, Лингард должен был приостановиться, чтобы не наступить на небольшую кучку углей. Худая, сморщенная старуха, стоявшая за деревом и смотревшая на дом, внезапно повернулась, вздрогнула и, взглянув на пришельца мутными глазами, сделала слабую попытку скрыться. Подождав некоторое время, он обратился к ней: