Минут через двадцать появляются англичане с четырьмя привлекательными девахами. Каждый из этой компании несет небольшой чемодан или сумку. Они садятся так, чтобы я был у них на виду, и заказывают пирог с начинкой из баранины, копченую осетрину и квас. Едят они, чувствуется, с великим удовольствием. Впрочем, чуда здесь нет. Сова всегда держит отменных поваров, а пища готовится у нее только из свежих продуктов. Последнее вполне естественно, так как чайная и гостиница при ней — составная часть рынка. Вскоре подходят Чернокнижник с Кабаном. Я их известил о предстоящем деле где-то около восьми вечера. Они садятся за мой столик. Чернокнижник говорит:
— Покажите бобров.
Я киваю на столики, где разместились иностранцы:
— Видите, слева от вас. Их четверо. Сидят с нашими девочками попарно.
— Точно попарно. Я вижу, — кровожадно лыбится Кабан.
— Вы уверены, что они не пустые? — спрашивает Чернокнижник.
— На двести процентов! — отвечаю я. — Паковали их как раз те девочки, что сейчас с ними.
— Что, паковали эти самые девки? Ну вы артист! А что у них есть конкретно? — продолжает меня расспрашивать Чернокнижник.
— Обычный для иностранца набор: валюта и шмотки. Что еще может быть у них? Правда, у этих есть и более интересный товар, — на ходу придумываю я, — швейцарские часы и ковбойские колеса. С носка и пятки металлом отделаны. Вопросы еще есть? — привстаю я за столом.
— Пока нет. Ну и нюх у вас, Волк, позавидуешь, — растягивая слова, выносит заключение Чернокнижник.
— Тогда я линяю. Я свое дело сделал, — заявляю я.
— Опять линяешь?! — взрывается Кабан.
— Я в свидетелях не хожу. Я не Ундол, со мной такие штучки не пройдут. Сам ляжешь. А твой процент с товара мне достанется, — сквозь зубы цежу я.
— Не психуй, Волк, и ты, Кабан, осади. Чего не бывает, — успокаивает нас Чернокнижник. — Но в этот раз, Волк, вам придется остаться. Мы не знаем этого заведения. Не знаем, как к нам отнесутся, если мы будем стричь здесь бобров, а вы в нем свой. Сову, хозяйку, лично знаете. С ее младшим братом в школе номер пятьдесят пять за одной партой сидели. Оркестр ваш здесь играет, вы поете и пляшете. Не так ли?
— Вы меня не поразите своей осведомленностью, — заявляю я. — Такую информацию обо мне вам любой пацан с нашего двора даст. Насчет заведения, то мне до фонаря было, какое. («Вот сволочь, всего час у него был, а он успел все вынюхать! Идиот! И вынюхивать не надо было. Кабан же все знает!» — ворчу я зло про себя.) А касательно того, как к вам отнесутся здесь, то на это я не подписывался.
— Волк! — со скрытым раздражением говорит Чернокнижник. — В заключение запомните! Верующий не может быть святее папы римского, а блатной — умнее Ивана. Вас хотели замочить, а я вас отстоял, и что в благодарность?