Он достиг на службе у правителя такой высоты, что ему позволили входить во дворец и к правителю, когда понадобится. Слуги всех рангов склонялись перед ним, старались услужить. Он уже привык к этому. Но однажды он обнаружил иное внимание к себе, неведомое ранее, пугающее и манящее вместе. Ключница ханского дворца, молодая персиянка, статная красавица, стала особенно часто попадаться ему на глаза.
Аталык в свое время возвел на Бухарский ханский престол трехлетнего мальчика, которого отдал на попечение служанок-рабынь. Среди них выделялась одна, по имени Гюльсене. Она хоть и была еще совсем ребенок, но маленький мальчик-монарх привязался к ней как к матери. Гюльсене отнеслась к нему как к маленькому братику. К тому же девочка была с твердой волей и характером. Поэтому очень скоро все признали за ней старшинство среди слуг дворца. Так она и стала ключницей – юной экономкой. Как она с ее красотой убереглась от посягательств властителей, один Аллах ведал. Но Гюльсене боялись все, кроме аталыка, который был доволен ее работой, а до остального ему дела не было.
На Востоке женщины взрослеют рано, а Гюльсене несколько перешагнула обычный возраст замужества. Она как все девушки, тоже грезила о единственном кумире из волшебной сказки. Ее страстность искала выхода. Она была готова пасть в объятия любимого без оглядки, только бы он явился… Во всем мире с одинаковой охотой принцессы и золушки готовы стать рабынями, а принцы и свинопасы рабами своих избранников или избранниц, когда приходит их пора. Пришла такая пора и к Гюльсене…
Когда она впервые увидела молодого высокого широкоплечего русского вельможу, он показался ей именно тем заморским принцем из сказки, которого она ждала. Ее охватило желание владеть им и одновременно быть у его ног. Она ничего не могла с собой поделать. Ее постоянно тянуло попасться на глаза ему. И если удавалось пройти мимо него, пусть и незамеченной, или, тем более, поймать его взгляд – счастья тогда хватало ей на долгие дни и ночи грез. Потом было долгое и трепетное ожидание новой встречи, сильнее прежнего.
И вот, в одну из таких «случайных» встреч Ефрем тоже испытал нечто, вдруг пронзившее его всего – и мозг, и тело. Он увидел устремленный на него взгляд, где угадывалось все: зов, покорность, тоска, нежность, отчаянность, нетерпение и радость. Удивительно красивое лицо персиянки покрывалось румянцем смущения, который тут же сменяла бледность страха. На смуглой коже румянец всегда особенный, чуть приглушенный и оттого манящий, а бледность делает кожу сероватой и оттого пугающей.