Дрожа всем телом, я дополз до кастрюли и налил себе стакан воды. Пока пил, половину пролил на куртку. Я все еще кашлял и задыхался. Мишель ткнул в меня пальцем:
– Дерьмо, вот ты кто! Надо было тебя убить! Идти до конца и давить, давить…
Фарид присел на корточки и смочил водой щеку.
– Что тут происходит? Да ты совсем пьян!
– Что происходит?
Мишель, всхлипывая, принялся бить кулаками по земле:
– Оказалось, что тем самым донором костного мозга должен был стать я.
Я поднял к нему помертвевшее лицо, стакан выпал у меня из руки и покатился по земле. Первой мыслью, пронизавшей сознание, было «я хочу умереть».
Я хотел умереть.
Ничего не соображая, я вскочил и с криком бросился прочь из палатки. Сразу стало темно. Я добежал до крепления цепи и выдергивал ее, пока в кровь не расцарапал пальцы. Затылок обожгло ледяным холодом, и я услышал щелчок револьверного барабана. Рука сжала револьвер, дуло оказалось у виска, и я все нажимал и нажимал на курок. Ничего. Я снова закричал. Какое право они имели отнять у меня эту пулю? Она предназначалась мне!
– Так вот оно что! Вот что было предначертано!
Я орал в пропасть, мне хотелось голосом разорвать в клочья нутро «Истины», изранить ее и плюнуть ей в морду. Теперь ничто не имело значения, ничего больше не существовало. Я упал на колени. Я тут прикован, а Франсуаза умирает, одна, в безликой стерильности больничной палаты.
Кто-то погладил меня по голове.
– Франсуаза?
Я поднял глаза. Лицо моей жены постепенно растянулось и изменилось, волосы закурчавились. Это Фарид прижался ко мне. Я обнял его за шею и заплакал у него на плече. Ногти мои впились ему в спину.
– Франсуаза… Франсуаза…
А сзади гулко разносился жесткий, непримиримый голос Мишеля:
– И меня заставили пройти весь этот ад только за то, что я захотел спасти чью-то жизнь? Да что же ты сделал такого ужасного? Ладно, я оказался в дураках. Но ты-то? Ты?
В слезах, я покачал головой и вернулся в палатку:
– Я ничего не понимаю, Мишель. Клянусь, я ничего не понимаю.
Он бросился на меня, швырнул на землю и схватил за шею:
– А должен понимать! Должен сказать!
Я не сопротивлялся, у меня уже ни на что не осталось сил. Единственное существо, способное спасти любовь всей моей жизни, оказалось таким же узником, как я. Что может быть в мире хуже?
Мишель оттолкнул меня и с издевкой сказал:
– Ну и хорошо, если она уже померла.
Я его просверлил взглядом. Все вокруг вдруг стало красным. Красным… Красным… Мне непреодолимо захотелось его прикончить. Придушить этого треклятого чужака и заставить заплатить за все его преступления, каковы бы они ни были. Я больше не отвечал за свои слова: