— Я сожалею, — сказал Оливье.
Он бранил себя, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать: та еще картинка — плачущий гей. Но он понимал, что своими поступками вывел себя далеко за рамки всяких клише или карикатуры.
И тут Арман Гамаш сделал нечто совершенно неожиданное. Он подался вперед так, что его большие, уверенные руки почти коснулись Оливье, словно не было ничего зазорного в такой близости с человеком столь низким, и заговорил спокойным, тихим голосом:
— Если его убили не вы, то кто это мог сделать? Мне нужна ваша помощь.
Одним этим предложением Гамаш поставил себя рядом с Оливье. С Оливье, который, возможно, все еще находился на краю пропасти, но, по крайней мере, был уже не один.
Гамаш поверил ему.
* * *
Клара стояла перед закрытой дверью студии Питера. Она почти никогда не стучала, никогда не беспокоила его. Если только не случалось чего-то чрезвычайного. Что-то чрезвычайное в Трех Соснах случалось довольно редко и обычно имело отношение к Рут и было практически неизбежным.
Клара сделала несколько кругов по саду, но потом вошла в дом, прогулялась по гостиной и кухне сужающимися кругами и наконец оказалась перед этой дверью. Она любила Мирну, верила Гамашу, восхищалась Габри и Оливье и многими своими друзьями. Но нужен ей был один Питер.
Она постучала. После некоторой паузы дверь открылась.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Что случилось? — Он тут же вышел и закрыл за собой дверь. — Что-то нехорошее?
— Как ты знаешь, я встречалась с Фортеном, и он сказал мне кое-что.
Сердце Питера екнуло. И в это мгновение ожила маленькая радость. Надежда на то, что Фортен передумает. Отменит персональную выставку Клары. Скажет, что они ошиблись и на самом деле им нужен Питер.
Его сердце билось для Клары каждый час каждого дня. Но иногда оно спотыкалось.
Он взял ее за руки:
— Что он сказал?
— Он назвал Габри проклятым гомосеком.
Питер ждал остального. Слов о том, что Питер лучше как художник. Но Клара только смотрела на него.
— Расскажи мне об этом. — Он повел ее к стулу, они сели.
— Все шло хорошо. Ему понравились мои идеи о том, как разместить картины. Он сказал, что будет Фицпатрик из Музея современного искусства. И Аллайн из «Таймс». И он говорит, что даже Ванесса Дестин Браун — ты ее знаешь. Из «Тейта». Ты можешь себе такое представить?
Питер не мог.
— Ну, дальше?
Он словно раз за разом кидался на стену, из которой торчали острые копья.
— А дальше он назвал Габри проклятым гомосеком, назвал за его спиной. Сказал, что его от них тошнит.
Стена с торчащими пиками стала ровной, гладкой.
— И что ты сказала?