А вот и любимая песня Товкача взвилась над дорогой.
Коло млина, коло броду
Два голуби пили воду,
Крилечками стрепенули,
Про кохання помъянули…
Высоко выводит Калитка, уже и Купрей какие-то звуки из себя вытягивает, а Товкач все не поет, только веселее подергивает вожжами. Пел бы и он, если бы знал, что люди скажут сегодня: «Веди нас, Филимон Иванович! Доверяем тебе». Еще как бы пел! Но не до песен ему сейчас. Двадцать лет председателем в одном колхозе, и вот сегодня могут сказать ему: «Довольно, Филимон Иванович!» Свое отслужил, и выходит, что ты уже не ты. Товкачом можешь оставаться, а председателем — нет. Но подумайте, люди добрые, что вы делаете: нет председателя — так нет и Товкача!..
Не тужи, Филимон Иванович! Скажешь: «Я от черной земли человек, я не хочу хвалиться, но за такие труды надо на руках носить. Ведь это же двадцать лет!» Потом пойдет самокритика. Тут Филимон Иванович скажет, что углублять плуг можно только до тех пор, пока осилят лошади. Так и в жизни. Не всем дается одинаковая глубина. До войны мы были первыми, а сейчас Замысловичи взяли верх. А что он скажет дальше? Можно говорить красиво, но если не поймет народ, грош цена этой красоте.
Товкач задумался, составляя речь, и не заметил, как Купреев Яша вырвался вперед.
— Старейшин везу! — кричал Яша так, что у него вздулись жилы на висках. Евсей заломил шапку, а старый Шепетун поклонился Товкачу.
— Кто ж теперь председатель? Ты или не ты?
— Собрание покажет, — толкнул Евсей локтем в бок Шепетуна.
— Ага, собрание! Да, да, народ решит кто…
Баба Тройчиха облизнула нижнюю губу:
— Кто ж, как не Филимон Иванович? Нашего человека надо поставить, тогда проживем. Я только за нашего…
— Спасибо тебе, Тройчиха, спасибо тебе, — шептал Филимон Иванович. — А ведь я о тебе всегда забывал…
Кто-то крикнул на задних подводах:
— Ковали! Ковали!
Такой же обоз тянулся и по дороге из Ковалей. На первой подводе сидел ковалевский председатель Роман Колесница, пожилой рыжий человек, и тоже, видимо, продумывал речь для большого собрания. Лоснились на солнце его сапоги, смазанные по старой привычке дегтем.
— Здорово, Роман! — приветствовал его Товкач. — И ты в Замысловичи? Вливайся, голубчик, в наше русло.
— Вливайтесь! — скомандовал Колесница притихшим ковалевцам.
Родственники искали родственников.
— Вы за кого? — спрашивали талаевцы.
— Мы за своего Романчика.
— А мы за своего Голубчика костьми ляжем.
— Замысловичи, видно, захотят своего оставить?
На эту горячую перекличку — как струя ледяной воды:
— Постойте! А ведь колхоз один?
Три села что три побратима. Оттуда сваты, отсюда сваты, и так испокон веков: каждую весну и каждую осень одни женятся, другие замуж выходят и вместе с любовью приносят песни, привычки и даже говор родного села.