Есть что-то удивительное и вместе с тем самобытное в истории этих трех сел. Одно из них, небольшое, тихое, притаилось в лесу, словно убежало сюда на вечное поселение за какую-то провинность. Это Ковали. Говорят, когда царица Екатерина проходила здесь с войском, то остановилась лагерем в лесу и со всех концов собрала в лагерь, кузнецов. А потом, когда подковали лошадей, царица приказала кузнецам поселиться здесь, на этой дороге, чтоб проходящему войску было сподручнее. Отсюда и пошло название «Ковали». Однако мастера не очень послушали царицу, потому что сейчас нет в этом селе ни одного кузнеца. Есть бондари, даже дубильщики и скорняки есть, а кузнецов нет — нечего им было здесь делать, и разошлись они по лесным тропкам в другие села и даже в другие края.
О Замысловичах и Талаях ходят такие предания. Когда бились наши в старину с панами-ляхами, двинулись они с этого места, где сейчас Замысловичи, и хоть было их меньше, а одолели панов на Уборти и свою победу увенчали двумя поселениями: Замысловичами и Талаями. С тех пор и везет Талаям, а еще больше везет Замысловичам. Села росли, выкорчевывали леса, приближались к болотам и прокладывали все новые и новые улицы. Чем больше разрастались Замысловичи и Талаи, тем теснее становилось молодым Ковалям. И в какой-то год (ни в каких записях этот год не значится — давние то были времена) в самую горячую пору лета начались пожары, от которых Замысловичи и Талаи очень пострадали.
Прошли века, но еще и теперь, как дойдет до ссор, припоминают это Ковалям как самый большой соседский грех.
Перед въездом в Замысловичи Пороша догнал Зою. На ней была вышитая сорочка в две каймы на рукаве, синяя юбочка с шелковой оторочкой и самые модные туфельки. Косы перевязаны голубой лентой.
— Чего сторонишься? — заикнулся Пороша. — Романчиков начиталась?
— Не твоих…
— Ну, конечно, не моих, бурчаковых…
У нее вспыхнули щеки, чуть заметно дрогнули губы. Шла молча.
Словно ожидая гостей, на пороге крайней хаты умывался маленький серый котенок. В центре села, на площади, колхозный духовой оркестр играл марш. Дорогих гостей, соседей, встречали Замысловичи в этот день.
Навстречу приехавшим вышли Марта Ивановна, Бурчак, за ним, заложив руки за спину, медленно выступал Степан Стойвода с Оленой. Филимон Иванович сошел с дрожек и, передав вожжи Калитке, снял шляпу:
— С деньгами и руками к вам приехали…
* * *
После перерыва за столом президиума снова поднялся Стойвода, и от его лысины в клубе словно посветлело.
— Продолжим наше собрание…
«Ну, — вздохнув, подумал Товкач, — сейчас начнет говорить народ…» Подмигнул Калитке: «Начинай, мол, Каленикович! Сделаю тебя бухгалтером на три села… Знай только, как говорить, и Талаи возьмут верх. Не тяни, начинай!» — мысленно подбадривал Калитку Товкач, а тот почему-то замешкался. Кисло улыбнувшись, Калитка пошел к трибуне. Встал не так, как Бурчак, — тот становится лицом к народу, и когда говорит, то будто вырастает на трибуне. А Калитка, поклонившись президиуму, стал к залу бочком и торопливо вынул из кармана сложенную вдвое тетрадь. «Так, так, — одобрил Товкач. — Бухгалтер должен Говорить конкретно, цифрами говорить… Как же иначе?» Но Калитка не спешил. Зачем-то пригладил ладонью ежик на голове, отчего тот стал еще больше топорщиться, пощупал двумя пальцами усики, будто хотел убедиться, на месте ли они, и начал на свой манер, тихо и невинно: