Потом звякнул крючок, легкие шаги Иннокентия раздались в избушке, чиркнула спичка, звякнуло стекло керосиновой лампы, упала вода в чайник, загудело в печи.
— Где ты его взял? — услышал Краснов голос Светланы.
— Однак-ко недалеко от тракта. С машины прыгал, ногу ломал. "Зачем прыгал?" "Свободе жить хочу". Враг народа, однак-ко, не может свободе жить. Ваське назад веду. Васька, однак-ко тридцать рублей будет давать.
— Иудина цена, — низкий, шепелявый голос из сеней принадлежал, конечно, "старателю" Краснову.
— Эт-то мы не понимаем, — сказал ему Иннокентий. — А враг народа — эт-то мы хорошо понимаем.
"Сбежал-таки разведчик из машины, — подумал Краснов, тайно уважая. — Убил, гад, охранников и выскочил. Или оглушил? Какая, хрен, разница… Взял ли оружие? Одежду? Вообще-то глупый побег. На Колыме нет умных побегов".
— Идиотское название, — устало ответил разведчик. — Ты сам подумай, может ли народ быть врагом самому себе?
Краснов начал раздражаться. Глупый побег, глупое положение. Сам себе подстроил штуку, гражданин начальник. "Старатель" сбежал, когда машина прошла далеко за поворот, поэтому путь через заимку оказался для Коеркова короче, чем по тракту.
— Сейчас почаюем и пойдем, — продолжал Иннокентий. — Васька Краснов тебе будет рад.
— Никуда не пойду, — ответили из сеней. — Нога болит.
— Зачем ломал? — упрекнул Иннокентий. — Теперь, однак-ко, терпи.
— Хватит, натерпелся. Стреляй в меня, дальше не пойду.
— Пойдешь, однак-ко.
— Слушай, — раздалось из сеней, — ты на фронте был?
— Я был бронь, — ответил Иннокентий. — Соболь надо стрелять.
— Оно и видно. Со зверями и сам зверь.
— А вы что, фронтовик? — спросила Светлана, и тон ее вызвал у Краснова ревность.
— Первые три года, — ответили из сеней. — ПДВ — слышала?
— Нет. Это где?
— Это везде. Парашютно-десантные войска. К немцам в тыл прыгать доверяли, а побывал в плену — доверие кончилось.
— Почему? — Ее тон уже оскорблял Краснова.
— А потому что не подох там! — заорал бывший капитан Краснов. — Потому что имел глупость убежать из концлагеря! Ты ведь знаешь, что такое концлагерь?
— Нет.
— Как же? Рядом живешь и не знаешь?
Стало тихо. Во время этого молчания Краснов представил вдруг, что сейчас он выйдет с автоматом наперевес… Нет-нет! Что он им скажет? Это дико…
— Вы не сидите в сенях, — раздался сладкий голос Светланы. — Зайдите в избу.
— Пусть, однак-ко, там сидит.
— Кеша, — в голосе такой мед, что Краснов убил бы ее сейчас, — мы не фашисты. Товарищ за нас с тобой три года кровь проливал, в лагерях намучился… А мы что ж…
Эти речи произносились натужно, с усилиями рук, ее горячих рук, которыми она теперь обнимала парашютиста, втаскивая в избу. А ее груди лежали у него на плечах.