— А теперь вот некуда мне зайти. Лежит мой Иван в земле, царство ему небесное. Пятый год, как ушел…
— Вы о папе, не надо… — Юлия Ивановна сделала умоляющие глаза. — Мы же с вами сегодня встречаемся. Так что о себе и рассказывайте… Мы же так ждали вас, целый месяц готовились. Мы же…
Но ее перебил с места Игорь Хазанов:
— После уроков оставались. И стихи и песни разучивали.
— Мы наш район разбили на квадратики. Будем выявлять ветеранов войны, — добавила Леночка и обиженно дернула носом. Ей не нравилось, что эта беседа затягивается, ей хотелось уже петь, показывать свой голос.
— Вот что, дети! — сказала громко учительница. — Перебивать друг друга нельзя, а то сорвем нашу встречу.
— Да не сорвут они! Просто живой народишко. Кого они — ребятишки же… — успокоил ее Демёхин.
— А друзья у вас есть? — спросила с задних рядов Аня Замятина.
— Друзей у меня много было. Только, куда ж они подевались? — спросил сам себя Демёхин. И сам же ответил: — А туда подевались, ребятки, што убили их. Вот и все… Был у меня такой Коля Шутов из-под Миасса. Вместе, можно сказать, спали и ели. Одной ложкой, бывало, хлебали, но погиб мой Николай при обстреле. А мы уже к Одеру подходили, прямо Берлин перед носом, но не дождался мой дружок, не пришлось… А с его родней я до сих пор в переписке и дома у них часто бываю. Тут до Миасса — всего ничего. И привечают меня, и на столы разно ставят, но я подолгу там не могу… Был еще Гриша Зонин. Это московский. И постарше меня, поумнее. Но што ум, его надо для жизни. А Гриша тоже лежит да поляживат… — Демёхин остановился и перевел дыхание. Глаза у него блестели и по щекам пошел влажный румянец. — Да-а, ребятки, невеселый преподнесли вы вопрос. Еще Вася Воронов был да Степан Верхотурцев… И Сашу Плотникова вот как теперь вижу. Как будто рядом стоит. Он все песенки у нас попевал. Ночка, мол, темная да ночь осенняя… Как запоет, так прямо за сердце че-то хвататся. Вот и вышла ему вечная ночь… И Петра Вотина тоже помню. Этот был худенький да подсадистый. Мы все звали его — «Куличок». Но он не брал во внимание. Добрый был. Че попросишь — сразу отдаст… Да, видно, отлетал наш куличок… — Демёхин снова прервался и покачал головой, и в это время зашевелились родители. И этот шум произвела одна полная дородная женщина. Она была председателем родительского комитета. Она, наверно, гордилась своей фигурой, своими тугими арбузными формами, на которых с трудом помещался зеленый костюм. При каждом ее движении костюм шумел и потрескивал, шумели и бусы на шее из какого-то легкого сухого стекла. Даже серьги в ушах как будто позванивали, но все это придавало толстухе уверенности, и она то и дело щелкала замшевой сумочкой и смотрела с вызовом на ребят. Наконец, в классе образовалась полная тишина, только ветер постукивал да гудели лампы дневного света у самого потолка. Председатель встала в полный рост и грозно прищурилась: