— Тогда почему он с вами?
Подразумевается: если не из-за денег. Сейчас мне хочется ее послать куда подальше, сказать, чтобы она возвращалась к своим укладкам и оставила меня в покое. Оставила нас в покое.
— Без сомнения, потому что он себя хорошо чувствует. Уверенно.
Я пытаюсь говорить самым нейтральным тоном.
— А вы? Вы его любите?
Эта малышка прикалывает меня к стене со сноровкой энтомолога.
— Почему это вас заботит?
— Потому что я его люблю и хочу, чтобы мы снова встретились. Мы должны снова встретиться, иначе и быть не может.
Она начинает говорить очень быстро, слова вылетают, как будто она повторяла их десятки раз.
— Что ему с вами делать? Вы прекрасно знаете, что это ни к чему не приведет. Почему вы не дадите ему уйти?
— Он свободен. Вы должны спросить у Марко.
Она умолкает. Я прошу официанта принести счет. Я собираюсь уйти, и она говорит:
— Пожалуйста… подождите.
Я чувствую подступающие слезы в ее голосе. Я снова сажусь, смотрю, как она мнет пакетик из-под сахара.
— Я просто хотела бы увидеть еще раз, поговорить с ним… мы не успели поговорить…
Слезы блестят на ее ресницах, мне невыносимо смотреть, как она унижается.
— Прекратите!
Это прозвучало как приказ.
— Вы не должны ставить себя в такую ситуацию из-за кого бы то ни было, любого мужчины! Оно того не стоит!
Она поднимает на меня глаза, полные непонимания. Бормочет:
— Мне все равно… Я сделаю что угодно, что угодно, если есть хоть маленький шанс…
Я достаю из сумки салфетку и протягиваю ей:
— Вытрите глаза, вокруг все черное.
Она подчиняется, сморкается, кладет скомканную салфетку в пепельницу и просит еще одну.
— Почему вы ему не позвоните?
— Он не отвечает на мои звонки.
Я ищу в сумке ручку, быстро пишу номер на салфетке:
— Мой личный номер. Обычно по субботам Марко у меня.
Я выхожу из бистро, не ожидая ее реакции, сдерживаясь, чтобы не побежать к двери.
Мне надо бы гордиться собой: какое величие души! Какое благородство! И какое мастерство, какое владение ситуацией! Дура! Мегадура! Супердура! Эта девочка напудрилась, чтобы разыграть передо мной спектакль. Униженная супруга, готовая на все. И я иду, я бегу. Черт! Я злюсь — на себя, на эту дурочку и на Марко! Этот дурачок! Я не для того всю жизнь избегала мужской глупости, чтобы добровольно связаться с ней после пятидесяти!
В конце дня мы записывали программу, все прошло как по маслу. Должно быть, они почувствовали, как я злюсь, и не давали мне даже повода на них кричать. Только Алекс осмелился сделать мне замечание, что у меня напряженное выражение лица на фотографии. Когда я говорю «замечание»… Он просто сделал мне знак, чтобы я, как он сказал, «подняла уголки губ». Я машинально изобразила широкую улыбку, и все было готово. Мы даже закончили раньше, чем предполагалось.