Мы пили взвар из крышек от манерок, и сержант сидел среди нас, с лицом, вспотевшим от еды и питья.
— Чекайте! — вдруг поднимает он вверх палец и прислушивается. — Що це таке? Га?..
Все затихают.
За окном странный гул. Будто лавина проснулась в горах и неудержимо несется вниз, с каждой секундой наращивая смертельный бег.
Мы выбегаем во двор и видим над собой выплывающие из-за туч, поднявшихся над вершинами Сунжи, косяки бомбардировщиков. Черт возьми, сколько их!.. Девять… Вот за ними еще шесть… Они возникают в разрывах туч и медленно, как хмурые сказочные чудища, проплывают дальше, скрываясь в следующей полупрозрачной сизой туче. Сквозь тучу некоторое время видны их движущиеся силуэты. Они направляются в сторону Орджоникидзе.
— Дела… — говорит Цыбенко, мрачнея.
Он приказывает выставить посты на окраине станицы. Первый наряд уходит. В домике нас остается совсем немного. Я устраиваюсь в кухне под столом и засыпаю. На пост мне заступать на рассвете.
Толчок в плечо.
— Ларька… Ты слышишь, Ларь?
— Что?
Я вскакиваю и тотчас падаю от оглушительного удара по затылку.
— Ч-черт!..
Совсем забыл про проклятый стол.
— Осторожнее… Едва отыскал тебя. Темнотища тут как в погребе. Давай на пост. Твоя смена.
От Гены пахнет сыростью. Руки его холодны как лед. Он вздрагивает, постукивая зубами.
— У тебя есть еще пара белья? Надень. Холодина там собачья. Наверное, будет снег.
В полутьме я ищу рюкзак, натыкаюсь на спящих. Весь пол занят ими. Кто-то лягает меня ногой.
— Эй! Чего надо?.. Чего шумишь?..
— Спи, спи, — говорю я. — Ничего не случилось…
Вот он, рюкзак.
Достаю сверток с бельем. Переодеваюсь. Веки еще тяжелы, в голове шумит сон. Еще бы часик или полчасика…
Гена уже пристраивается не моем месте.
Еще несколько человек смутными тенями шевелятся в разных углах, чертыхаются шепотом.
Во дворе меня обдает влажным холодом. Интересно, выдадут нам когда-нибудь шинели или мы так и будем щеголять в гимнастерках до самого снега?
Наконец весь наряд — четыре человека — в сборе.
Строимся в маленькую колонну по два.
Идем.
Все кругом в молоке тумана. Кусты брызгаются густой росой. Через пять минут брюки на коленях и плечи мокрые, хоть выжимай.
На шоссе еще холоднее, чем на улице. Ветер.
Разбиваемся на группы по два, Я и мой спутник присаживаемся на бортик ячейки, вырытой у бывшего КПП.
Напарник молчит, поеживаясь. Над нашими головами бесшумно льется нескончаемая серая муть. Проходит томительно долгий час.
— Ты из какой школы? — наконец спрашивает он меня.
— Из второй.
— Это что над речкой, да? А я из третьей. Знаешь, розовая, у вокзала?