Сказать, что эта мадам только похожа на Ларису? А я бы поверил? Вот рисунок, вокруг — орудия преступления. Как наши — 2М, ТМ, так и импортные «кохиноры», бритва, стружки в пепельнице, проба грифелей на бумажке.
А рисовал не я… Кто мне поверит?
— Не трогай, еще не закончено.
— Пап, а ты мне этот портрет подаришь? Я его на стенку в рамке повешу.
— Я хотел его у себя в корабле на стенку повесить.
— Ну пап… Ну пожалуйста… Ты себе еще нарисуешь…
Если б я умел…
— Ладно, скопируем, чтоб тебе экземпляр и мне экземпляр.
Зинуленок уже замеряет линейкой размеры, тащит из-за шкафа рамку.
В рамку портрет никак не вписывается. Мелковат. Я тем временем заканчиваю реставрационные работы по углам, там, где кнопки были. Кладем рисунок в огромную папку и топаем в фотомастерскую. Там наш рисунок прогоняют через сканер размером с праздничный стол. Зинуленок оттирает мастера от компьютера, начинает умело работать в «фотошопе». Выбирает фон с рисунком холста, колдует с яркостью, контрастностью, прозрачностью, накладывает фон на рисунок. Потом рисунок на фон, опять колдует с настройками прозрачности, размерами холста — и пускает результат на принтер. Я поражен. То, что вылазит на принтер — это настоящая картина, нарисованная углем на грубом холсте. И она вдвое больше оригинала — как раз под рамку.
Выводим два экземпляра. Зинуленок на всякий случай скидывает результат на флэшку, а я предупреждаю мастера, что на рисунке — моя жена.
И если я где-то увижу… Мастер клянется и божится, что блюдет авторские права, тайну личности и при мне сотрет все рабочие файлы.
Довольные, возвращаемся домой, выбираем место для гвоздя на стене.
За грохотом дрели не слышу, как входит Лариса. Не успеваю предупредить Зинуленка, и та хвастается картиной в рамке… Что сейчас будет…
Странно. Лариса, кажется, довольна.
— Ах ты мой Врубель!
Не пойму. Вчера это было порнографией. Может, все дело в рамке?
На следующий день меня поднимает с постели телефонный звонок.
Смотрю на часы — полпервого. Смотрю на номер звонящего — Старик. Надо ответить.
— Крым, ноги в руки — и в управление, — говорит Старик. — Машину я за тобой выслал.
— Что случилось?
— Иваненко возвращается.
Слушаю короткие гудки. Потом бросаю трубку и спешно одеваюсь. Когда водитель звонит в дверь, я уже завтракаю — жую холодную сосиску из консервной банки.
Пока несемся по городу, размышляю. Иваненко ушел в полет четыре с чем-то месяца назад. Полет за три звезды — это шесть джампов. Плюс программа. Трудно уложиться быстрее, чем в пять-шесть месяцев. Значит, нештатка. Понятно, что нештатка, иначе чего ради меня из отпуска сорвали?