В Глазго в большом лагере нас разместили в бараках из гофрированного железа. Там уже были койки, столы и стулья, но было холодно и неуютно. Каждое утро нас поднимали, выстраивали, перед нами постоянно расхаживали офицеры со стеками под мышкой, они нас пересчитывали, после этого следовал завтрак.
Так прошло несколько дней. Потом было приказано собирать пожитки. Снова погрузка в поезд. Нам объявили, что теперь наш путь лежит в Америку. Сначала Ливерпуль, потом совершенно невероятных размеров океанский корабль. «Мавритания», водоизмещением 42 тысячи тонн. На пирсе было полно народу, на корабль садились люди всех рас и национальностей. Портальные краны подавали на борт груз — пропитание, багаж. В общем, снова картинка мирной жизни. Будто в круиз собрались.
Это происходило 28 сентября 1944 года. В тот день «Мавритания» вышла из ливерпульского порта. Нас, 200 человек военнопленных, сразу же изолировали от остальных — отпускников, раненых, других пассажиров нижней палубы. Нам было отведено довольно большое помещение в трюме, и нас весьма бдительно охраняли. В ходе девятидневной поездки нам разрешалось 2 часа в день побыть на верхней палубе. Вдохнуть свежего воздуха. Атлантический океан был, как зеркало, полный штиль, ни подводных лодок, ни самолетов не было видно.
Однажды мы, как обычно, находились на верхней палубе, и тут ко мне подошел какой-то немецкий подполковник и передал, что меня хочет видеть английский капитан, который тоже сражался в Африке. Разговор с ним затянулся на все оставшееся время прогулки на верхней палубе. Выяснилось, что 21 июля 1942 года он тоже находился в районе кряжа Рувейзат. Оказывается, это именно я подбил тогда его танк, в результате он лишился ноги, был отправлен на родину и уже больше не воевал, а служил в полиции. Место и время совпадали, случайности быть не могло. Это был самый настоящий разговор по душам — оба понимали, что мы солдаты, сражавшиеся за свою родину. Мы говорили о войне, об Африке, об ужасах пустыни, но и о боевом духе солдат, британских и немецких. Мы сошлись во мнении, что и та, и другая сторона вели себя достойно, во всяком случае, уважительно, и неважно, кем ты был — победителем или побежденным в этой войне.
Говорили мы на смеси языков — он немного понимал и говорил по-немецки, ну а я — по-английски. Когда время прогулки истекло, и мы должны были отправляться вниз, этот капитан подал мне руку и сказал: «Эх, дружище, жаль, что мы с тобой из разных стран». Он дал мне свой адрес, но адрес потом куда-то затерялся, и я больше об этом человеке не слышал.