Несколько дней спустя довольный фельдфебель рассказал мне, что здесь в госпитале посмотрел тот самый фильм о горе-летчике по имени Квакс. Но даже это не произвело на меня впечатление. Я пребывал в полнейшей апатии. Главный врач, поняв, что в хирургической клинике мне ничем не помочь, в середине декабря 1942 года распорядился о переводе меня в один из госпиталей Вены.
Перед отбытием он решил развеселить меня. Потащил меня осматривать достопримечательности. кое-как они вместе с медсестрой взволокли меня на какую-то гору, откуда открывался великолепный вид на Акрополь. Весь город, включая Пирей, был словно на ладони. Впечатлений была масса, но на эту экскурсию ушли все остававшиеся еще у меня силы. Но врач все же хотел, чтобы о Греции у меня остались не только госпитальные воспоминания.
>Рыбацкий порт Пирей.
>Сисмаклеон — госпиталь в Афинах.
>У Акрополя. Самое главное событие в период пребывания в Афинах.
>Вид с Парфенонского холма на Афины и до порта Пирей, на переднем плане храм Посейдона.
>Спуск с Парфенонского холма. Главный врач госпиталя Сисмаклеон и старшая медсестра, принявшие в госпиталь Гюнтера Хальма по прибытии в Афины.
>Перед отплытием в Салоники.
>«Молодой, с рыцарским крестом», он абсолютно истощен…
>…Гюнтер Хальм невзирая ни на что настроен оптимистично.
>Плавучий госпиталь «Констанц».
>Оба снимка сделаны 6 ноября 1942 года по пути в Салоники. После выпитого вина Гюнтер Халым ощутил прилив бодрости.
>Прибытие в Салоники.
>Прибытие в Салоники.
Незадолго до Рождества меня направили в Вену. Железнодорожная линия на Фермопилы была повреждена в результате взрывов. И мне предстояло снова подняться на борт плавучего госпиталя. Я был рад, что это снова был «Констанц». Я снова оказался в каюте того самого рулевого. Вечером спрыснули встречу красным вином. Вот только не помню, после скольких стаканов я отключился. Мне в том моем состоянии много было не надо. Не помню даже, как до койки добрался. И, чудо! На следующий день пробудился аппетит, и меня больше не рвало. С того дня вообще больше не рвало.
По пути я лицезрел и море, и заснеженную вершину Олимпа. Все ходячие раненые высыпали на палубу. В Салониках нас перегрузили в санитарный поезд и наутро мы были уже в Белграде.
Среди всей груды писем, полученных мной после вручения мне Рыцарского креста, я обнаружил письмо от некоего Ивана Хальма из города Токай в Венгрии, в котором он писал, что, дескать, его предки в свое время выехали в Германию, и что, кто знает, может, мы с ним и родня. Я написал ему из Афин, что из Белграда в Вену нас повезут на речном транспорте и, вполне вероятно, в Венгрии можно будет как-то встретиться. Но — увы — ничего из этой затеи не вышло.