— Нет-нет, — торопливо ответила она.
— Простите, мне показалось, — улыбнулась женщина.
— Это я так…
На уроках несколько раз задумывалась, остановясь на полуслове. Потом шла по улице и оказалась в чужом районе, прошагав мимо остановки. На душе было смутно, будто там разыгралась вьюга и все затянуло снежной пеленой. Она даже не помнила, поужинала или нет.
А письмо все лежало в сумочке. Несколько раз доставала его, готовая прочесть, но снова бросала, оробев. Было такое чувство, что это письмо все перевернет в ее жизни.
«Хватит! — прикрикнула она на себя мысленно, сидя в кресле с книгой в руке. — Это нервы. Больше ничего, только нервы. Что перевернется в твоей жизни? Не внушай себе глупости».
Что он мог ей написать? Столько молчал и вдруг… А может, вовсе не вдруг? Она могла бы почувствовать досаду, если б получила письмо раньше. Ей хотелось быть одной. Она даже от родителей убежала. И Петр прекрасно это знал. Он не напоминал о себе до тех пор, пока не созрела в душе Елены ею еще неосознанная тоска по нему. Как он догадался?
А как он нашел ее в тайге?
Елена за эти месяцы ни разу, можно сказать, не подумала о Петре. Но это не означало, что она о нем забыла. Потому и не думала, что он, как и Валерка, был постоянно с нею. Если бы она пришла в полное отчаяние и потеряла волю к жизни, он пришел бы — в том уверена! — без зова и поднял бы на свои могучие руки, как тогда в тайге, и понес бы от погибели к спасительному крыльцу. Только потому, что Елена хранила в глубине души эту уверенность, ей удалось расправить плечи и снова благодарно увидеть Божий белый свет.
Елена вспомнила, как они однажды поссорились. Это был, пожалуй, единственный случай, когда она кричала на него, пылая гневом.
Ей было лет шестнадцать. Она привыкла ходить по тайге с ружьем на плече, и это придало ее походке мужскую грузноватость. Шла чуть враскачку, ставя ногу на всю подошву, и сутулилась, потому что приходилось вглядываться в звериные следы и, вообще, запоминать дорогу в любой чащобе по приметам на земле.
— Завтра будет поздно, — сказал однажды Петр, который в то время уже оканчивал Ленинградский университет и был на каникулах.
— Поздно так поздно, — окая, сказала Елена, еще не понимая, о чем речь.
— И говоришь ты безобразно.
— Чего-чего? Все у нас так говорят.
— Как это так? Чаво, чаво… Да? Да тебя в городе обсмеют, как услышат.
— А я в твой город не поеду.
— Поедешь. И будешь учиться.
— Я и так учусь.
— Будешь учиться ходить и говорить. Сегодня же начнем. Погляди, как ты ходишь.
И он прошелся перед нею, загребая руками, опустив плечи и грузно ставя ноги, как матрос на шаткой палубе.