— Гораздо сказываешь, Басман, гораздо, — горячим шепотом вздохнул Иван.
— …И вельможи его, видя, что царь приходит к великой мудрости, рекли так: «Нам будет от него суетное житье, а богатство наше будет с иными веселитися!»
Федька остановился: злорадное удушье ослабило его голос, а он не смел да и не хотел говорить сейчас хоть чуть-чуть поспокойней, потише… Не сказку рассказывал он — с боярами говорил! И пусть не своими словами, зато своим голосом, таким, каким он и стремился говорить с ними.
Федька мельком скользнул глазами по Мстиславскому — мельком и будто невзначай, но этим взглядом он за все отомстил Мстиславскому: и за страх перед ним, и за зависть свою к его гордости, и за унижение свое — за плевок, слизанный им с пола думной палаты.
— И рек Магмет-салтан, турский царь, философам своим мудрым, — продохнув, гневно продолжал Федька. — «Видите, как они, богатые и лживые, опутали царя вражбами и уловили его великим лукавством своим и кознями, дьявольскою прелестью >227, и меч его царский обнизили своими прелестными вражбами, а меч его был высок над всеми недруги его!..» И Магмет-салтан так рек философам своим: «Видите, что бог злохитрства, и гордости, и ленивства не любит, и противится тому господь, и гневом своим за то казнит неутолимым, и я вам реку: поберегите меня во всем, дабы нам бога не разгневити!..»
— И я вам о том реку, бояре!.. — метнул руку в их сторону Иван. — Поберегите меня во всем!.. Дабы нам бога не разгневити!
— В чем же мы не бережем тебя, государь? — сказал недовольно Хилков. — Пошто ты молодшего ставишь пред нами с инословием укоризненным? Коли мы тебя не бережем — сам вини нас!
— Ну, слава богу! — усмехнулся ехидно Иван. — Спала с вас немота, бояре. А винить мне вас — ин пошто? Пошто пусторечие расточать?! Нешто сами вы неправд своих не ведаете, претыканий своих и вражб? Нелюбье ваше, козни, злохитрство — как тени ваши! А служба ваша!.. Не служба то — гордость одна да лукавие!
— Нешто не сам ты нашу службу умалил, государь? — с осторожной укоризной вымолвил Немой. — Ранее служба государская каждому из нас почетом и честью была… И служили мы ревностно, с радостью, а нынче ты, государь, все писарям передоверил, которых выбираешь не из благородных, а все более из простого всенародья да из поповичей, и бог весть, пошто так поступаешь — из надобности ли государской иль из ненависти к нам? А токмо… нам обруч с ними служить не в честь!
— Верно речет боярин, — поддержал Немого Шереметев. — Великое умыкание породе нашей от службы с худородными. Ты уж их, государь, и в воеводы верстаешь!