Не слишком ли я раздуваю проблему Макса? На самом деле это была вовсе не моя проблема. У меня, слава богу, нет антагонистических отношений с любимой женщиной, которая очень довольна, что мы остаемся в списке гостей Ноулзов. Кроме того, мне надо проверить еще пятнадцать сочинений. Я сделал глоток остывшего тепловатого кофе, мысленно отточил перо и принялся читать очередной счастливый конец. Спустя несколько секунд я поднял голову. Гравюра «Карриер и Айвис» на стене тряслась, хотя и не очень сильно.
В октябре листва здесь еще не тускнеет, чего нельзя было сказать о моем настроении. К Хеллоуину оно стало насквозь элегическим, я стал часто заглядываться в окно, а во взоре появилось выражение, которое Сьюзен называла абстрактно-отчужденным. В кампусе в полном разгаре был футбольный сезон. Питомцы нашего университета в синих блейзерах и платьях от Лоры Эшди вместе с семьями не пропускали ни одного домашнего матча «Бунтарей». Дети одеты так же, как их мамы и папы, только размеры поменьше; правда, вместо того, чтобы жевать жареную курятину и запивать ее бурбоном из бумажного стаканчика, они надували «чиз-виз» и носились друг за другом по Колледж-Гроув.
Два года назад мои родители, решившие навестить меня в «Оле Мисс», попали на субботний матч. Понаблюдав эту сцену, отец, единственный из известных мне людей, который действительно сначала думает, а потом говорит, сказал, что ему кажется, будто он вернулся в пятидесятые годы. Девушки из групп поддержки в одинаковых нарядах; мужья с безукоризненными стрижками и не со столь безукоризненными талиями; жены, косметические ухищрения которых прикрывали их лучше, чем завеса секретности — процесс Элджера Хисса; музыка военного оркестра; море улыбок (нервных, искренних, ослепительных и пьяных) — все это захватывало и поглощало любого, кто в тот момент присутствовал на стадионе Воут-Хемингуэй, где фанаты «Бунтарей» размахивали флагом Конфедерации и во всю силу глоток орали: «Лисы, вперед!», проливая коктейль «Том Коллинз» на голову сидевших в передних рядах. Это продолжалось все время, пока я там находился. Меня поразила эта ожившая диорама, а впечатление можно было выразить одной незамысловатой фразой: «Я теперь жил в чуждой мне культуре».
Во всяком случае, чуждой мне, ибо я рос и воспитывался в Филадельфии. Честно говоря, я провел так много времени на диване в гостиной, читая все, что попадалось мне под руку, глотая, подобно теннисоновскому кракену, все, что можно съесть. Я впитывал рассказы Несбита и Вудхауса, а мое знакомство с публичной библиотекой отличалось почти нездоровой интимностью. Долгое время я чувствовал себя в литературе гораздо лучше, чем в реальной действительности, — думается, что такова участь большинства будущих ученых. Даже когда вы перестаете читать из чистого желания бежать от реальности, у вас остается предпочтение к романтической литературе из букинистических лавок. Когда в субботу я гуляю со Сьюзен, держа под руку уроженку Джорджии, то меня захватывает какая-то неведомая сила. Эта сила невнятно, но убедительно нашептывает мне из кустов магнолии нечто такое, что внушает желание певуче растягивать гласные, купить пикап и любить хруст гравия под ногами.