Эд внимательно посмотрел на меня и вскинул брови.
— Вы не Мелвин Кент.
— Разве я так похож на гнома?
— Вы правы, извините. — Он обратился к миссис Пост:
— Не справитесь ли вы у профессора Кента, когда он придет? Я назначил ему к одиннадцати.
— Мне кажется, он приходил несколько минут назад.
Эд поднял глаза. Настенные часы показывали 11.03.
Словно волк в басне, в дверях появился Мелвин. Его стрижка всегда напоминала монашескую тонзуру, наверное, потому, что он был медиевистом, но для полноты образа не хватало монашеской рясы и сандалий.
— Я приходил в одиннадцать, но дверь кабинета была заперта, и я решил зайти попозже. — В этот момент он заметил меня. — А, Дон. Часть вашей почты попала в мой ящик. Уверен, что по чистой случайности. — Он извлек из кейса конверт. — Вот ваше письмо.
Конечно, виноват был Трейвис, но я промолчал и взял конверт, надеясь, что это письмо от Дороти, моей колумбийской подруги. Наверное, я мог бы позвонить ей по телефону, но наша дружба была чисто эпистолярной и лучше всего выражалась на листах бумаги. Впервые за всю историю нашей переписки мне пришлось ждать ответа несколько недель. Впрочем, и сегодня меня ждало разочарование — в конверте оказалась всего лишь листовка университетской типографии. Почему Мелвин просто не бросил конверт в мой ящик, осталось для меня загадкой. Наверное, он до мозга костей буквалист. Или, как выражается Эд, у Мелвина буквалистский геморрой. Кроме того, он невероятно груб. Когда я впервые познакомился с ним, то долго не мог понять, преднамеренная это грубость или она проистекает из полного невнимания к окружающим. Я так и не пришел к окончательному выводу, но теперь меня это и не волновало — я просто избегал встречаться с ним.
Выходя в коридор, я столкнулся с Трейвисом; он, как всегда, подслушивал, притворяясь, что читает доску объявлений, которые никто не менял вот уже целую неделю.
— Не сделаете ли мне одно одолжение? — спросил я.
— Конечно сделаю, а что?
— В следующий раз бросьте в мой почтовый ящик письмо для профессора Кента, ладно? Просто для равновесия.
Вернувшись домой, я увидел Макса, беседующего на ступеньках со Сьюзен. Он опирался на свой коричневый грузовой велосипед или велосипед опирался на него — в их отношениях было что-то слегка симбиотическое. Поначалу я подумал, что Сьюзен отчитывает его за новую подругу. Потом я решил, что они говорят о Таккере, потому что уловил фразу «не может даже ходить». Но потом я понял, что они говорят об Эрике, которого Макс и Холли навестили накануне.
— О, думаю, он был очень рад нас видеть, — произнес Макс тоном, который обычно приберегал для публичных объявлений. Говоря, он рассеянно снимал и снова натягивал эластичный шнур на раму велосипеда. — Но знаете, я думаю, что ему нравится, что он не может никуда выйти.