— Удивительно. Можно подумать, это ты, а не я вчера всю ночь читал хроники урдерской жизни. Потому что именно такое общее впечатление сложилось и у меня.
— А мне, как видишь, хватило игры. Наверное, штука в том, что я сильно увлекаюсь. С того момента, как сделан первый ход, игра — и есть вся моя жизнь. Поэтому мне легко судить о придумавших её людях. Пока я играю, я таков же, как они. Потом, хвала Магистрам, прихожу в себя, но память-то остаётся. И умения делать простые выводы из наблюдений над собой тоже никто не отменял.
Шурф молча протянул мне кувшин с камрой. Есть много способов выразить согласие с собеседником, и этот — один из лучших известных мне.
— У тебя вообще всё в порядке? — спросил он какое-то время спустя.
— Конечно, нет, — безмятежно ответствовал я. — Где ж такое видано — чтобы у меня да вдруг всё в порядке? Мне такая роскошь не положена.
Шурф только головой покачал — не то одобрительно, не то укоризненно, поди его пойми.
Да и какая разница.
— Мне очень жаль, что так получилось, — наконец сказал он. — По моим наблюдениям, тебе очень не нравится не быть счастливым.
— Отличная формулировка. Конечно мне не нравится! Но это не отменяет того факта, что в Мире есть вещи, которые гораздо важнее счастья. Предназначение точно важнее. Ясность, которая приходит, когда делаешь то, для чего рождён. Опыт бессмертия. Смысл.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — откликнулся Шурф. И, помолчав, добавил: — Если бы я сам не понимал, меня бы уже давно не было в живых.
Некоторые случаи безответственного применения сослагательного наклонения крайне меня нервируют. И даже бесят. Но говорить это я, конечно, не стал. Тем более, что в целом наши посиделки на крыше подействовали на меня как хорошее успокоительное. Во всяком случае, добравшись под утро до постели, я уснул чуть ли не прежде, чем голова коснулась подушки. Такого милосердия я от своего организма сегодня не ожидал.
Я спал, и мне снилась очередная партия в Злик-и-злак. Вот что значит — наяву не наигрался. У моей соперницы были глаза цвета штормового моря, тихий ласковый голос и неожиданно громкий смех, бесшабашный, как у подвыпившего подростка. Она была азартна, но при этом искренне переживала за нас обоих и время от времени подсказывала мне наиболее правильный ход. Говорила: ты хороший игрок, просто неопытный, но это дело наживное; время, хотим мы того или нет, внимательно и немилосердно ко всем, а опыт — единственная монета, которой оно платит, зато не скупясь.
Говорила: не беспокойся, что проиграешь, об этом никто не узнает, кроме меня, да и я забуду, когда проснусь. Сон — это подлинная свобода от последствий любого поступка, что бы мы ни творили с собой и другими, проснувшись, не вспомним, а если и вспомним, всё равно не придётся ничего исправлять.