– Когда Алеша поднялся, Иван Ефремович Воробей, я говорила, взял его в пастухи. А однажды, ближе к вечеру, они с Воробьем поехали на линейке в баню комбикормового завода и у кладбища спасли от смерти Витю-гада. Петя и его отец кол ему промеж ног забивали осиновый. Ну Воробей и Алеша спугнули их, а Витю подобрали с дороги, погрузили на линейку и привезли в медпункт. Алеша оперировал, Семечкин и Воробей ему помогали. Спасли гада на свою голову. В тот же вечер Семечкин назначил Алешу фельдшером вместо Вити-гада.
– А за что они ему осиновый кол?
– За что? Витя-гад с Петиной младшей сестренкой Зоей спутался, она забеременела. Он сделал ей аборт, и она умерла. А потом и ее мать с горя умерла. Вот за это.
– В медпункте делал или дома?
– Вроде в медпункте.
– Тогда странно, что умерла.
– Вот и Алеша так говорил: странно… Где он сейчас? То, что жив, я точно чувствую.
– И я, – сказала Александра.
– А у тебя родители в Москве? – спросила Ксения.
– Мама со мной, а папа погиб еще в Гражданскую, когда я была малюткой.
– А мой папа погиб в эту, в Отечественную. Сначала перед войной его посадили, а в мае сорок первого выпустили. На второй день войны призвали, и он скоро погиб, еще в Смоленске. Мы сюда эвакуировались, а дальше ехать не было денег. Область была под немцем, а наш краешек они не зацепили. Это хорошо, и тогда, конечно, было хорошо, но сейчас особенно – нашим можно в институт поступать, а у меня подружка из соседнего села, они были в оккупации, и ей из-за этого теперь в институт нельзя.
– Почему?
– А кто его знает! Нельзя – и все. Наверное, считается, если человек был в оккупации, то он как бы порченый.
– Дурь! – в сердцах произнесла Александра.
– Дурь не дурь, а ей отказали даже в приеме документов. И мне откажут – Алеша по плохой статье пошел.
– А что, бывают хорошие статьи?
– Бывают. Убийство на почве ревности…
– Дурь! Ты будешь учиться в Москве – сто процентов! Не обязательно им все докладывать: кто, и что, и как – совершенно не обязательно.
– Я не откажусь от Алеши! – Голос Ксении прозвучал глухо, почти враждебно.
– А я не призываю тебя отказываться. Я просто хочу, чтобы ты взглянула чуть шире: почему мы должны и устно и письменно исповедоваться перед этими негодяями? Чтобы выжить, мы не должны предавать, но схитрить обязаны. Алеша хотел, чтобы ты училась?
– Очень. Он так мне и говорил: я мечтаю, чтобы ты выучилась.
– Вот и будешь учиться. Тут обсуждать нечего. Я выполню его волю. Ты школу-то окончила?
– На «отлично».
– Значит, в этом году приедешь поступать.
– А Адьку с Сашкой куда?