– Ты замуж не выходила, Саш?
– Я замужем за Домбровским Адамом Сигизмундовичем.
– А я за Половинкиным Алексеем Петровичем.
Помолчали. На этот раз и нелегко, и недолго.
– Ксень, а откуда ты про «расхищение социалистической собственности» и про приговор знаешь?
– Я одна, что ли?! Это у нас каждый знает. Через неделю после их ареста в областной газете большая статья была насчет Семечкина и «его прихвостней» – значит, Алеши и дяди Вани Воробья. Там все подробно описывалось, как «враги народа расхищали». А на другой день наша районная газетка все перепечатала. И этот Витя-гад в статье фигурировал, что он «дал сигнал», «раскрыл глаза». Ненадолго, слава богу, раскрыл, ведь через месяц его поезд пополам переехал. И как он, хромой, в той Семеновке оказался среди ночи и за полкилометра от станции? Покарал его Господь, так моя бабушка говорит. А я думаю, вряд ли Господу до такой мрази есть дело, думаю, наши своими силами обошлись.
Замолчали, теперь легко и надолго.
– Небо до чего красивое! В Москве его и не видно, – сказала Александра. – И звезды такие ясные, лучистые. Само собой чудится: «И звезда с звездою говорит».
– У нас всегда так, я привыкла. А на фронте страшно?
– Средне. Когда из боя в бой, то не успеваешь испугаться.
– А как понимать: «Есть упоение в бою»?
– Так и понимать. У тебя на качелях дух захватывало?
– Если сильно раскачать – захватывало.
– Вот и там дух захватывает и пробирает до костей от ужаса и восторга. «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». Есть. Что правда, то правда. Человек так устроен, что может пойти на танк с гранатой – это я своими глазами видела. Пойти, и победить, и остаться целым и невредимым.
– Чтобы потом какой-нибудь хорек накатал на него донос, – тихо добавила Ксения.
– Бывает и так в нашей жизни, но другой у нас нет и не будет.
– А я не верю, – сказала Ксения, – и Алеша мне говорил, что у человека может быть много жизней. Человек в другой жизни может и камнем стать, и собакой, и деревом.
– Мне он такого не говорил. Хотя я знаю – это теория о переселении душ. Значит, ему после контузии что-то открылось, – задумчиво сказала Александра. – У твоих маленьких глаза Адама. Такие же эмалево-синие, печальные, с легкой раскосинкой, значит, и душа будет его. Говорят, глаза – зеркало души… Неужели он два года пластом лежал?
– Ну не два. Наверное, год и восемь или девять месяцев.
– Пролежни были?
– Ты что?! Мы с тетей Глашей знаешь как следили за этим!..
– Царство небесное ей!..
Разговоры у них в ту ночь шли вразброс, что называется, с пятого на десятое. Но поскольку молчать друг с другом им было легко, то молчание между словами скрепляло их воедино.