— Встань, Крэйг, — приказал Фолкнер, — встань!
— Я не думаю, что он такой дурак! — Ник пошел к двери. Приоткрыв ее, он обернулся, и холодный взгляд его черных глаз заставил Фолкнера содрогнуться. — Здесь явно нечто большее, чем видно на поверхности, Фолкнер, значительно большее. Я вернусь, когда выясню, что именно.
Джин стояла у входа в длинную комнату, держа на руке легкое вечернее пальто. На другой ее руке висела сумочка с драгоценностями.
— Что было нужно Гарри?
— Ничего особенного. Ты готова?
Она не успела ответить — сквозь толпу к ним протиснулся Чак Лайзер:
— Уходишь, генерал?
Ник кивнул:
— Было очень мило, но нам пора уходить.
— Не возражаешь, если я пойду с вами? С меня хватит этих поминок!
Ник повернулся к Джин с улыбкой:
— Вот и дуэнья. Все вопросы решены!
— Я не уверена, — ответила она, когда Ник подавал ей пальто, и, направляясь к двери, они засмеялись.
Фолкнер вышел из-за стола и пнул Крэйга ногой.
— Вали отсюда!
Крэйг отполз от него, ожидая нового удара, встал на ноги и распахнул дверь. Когда дверь за ним захлопнулась, Фолкнер подошел к бару и налил себе еще виски. Он осушил стакан двумя глотками, закашлявшись, когда напиток обжег его желудок.
По странной ассоциации Миллер напомнил ему учителя в начальной школе «Док Роул», старого Вальтера Стрита, который провел долгое время в окопах Первой мировой войны и после ранения остался хромым.
Он вспомнил, как впервые встретил Стрита после того, как бросил школу. Ему было девятнадцать, он уже жил за счет женщин и был одет с иголочки, во все лучшее, что только можно было купить. На самом деле он был тогда еще новичком, пытавшимся стать большим человеком, а старый Вальтер посмотрел на него, как будто он был просто куском дерьма. Старый Вальтер в его поношенной солдатской шинели. Он посмотрел на него так, будто просто хотел стряхнуть его со своего башмака.
Фолкнер выплеснул остатки из стакана в огонь и открыл дверь в спальню.
Белла стояла перед зеркалом у кровати, стягивая через голову красное платье. Огненное белье, которое было на ней, обтягивало ее округлые формы, и над чулком была видна белая полоска обнаженного тела.
— Что ты делаешь? — хрипло спросил он.
— Переодеваюсь. Я надену теперь черное. Помоги! Сломалась проклятая «молния»!
Он стоял рядом с ней, помогая стащить через голову платье, ощущая теплоту и нежность ее тела. Внезапно он обхватил жену, сжал ее полные груди и прижал к себе.
— Ради Бога, Гарри! — сказала она нетерпеливо. — У нас сто двадцать гостей!
Когда Белла обернулась, Гарри захлестнули гнев, возмущение и унижение, и он ударил ее по лицу.