— Как нет?!! — воспаленно закричал граф, — Я видал Тихона! Князя Таранского! Он сватался к нашей Любоньке! Помнишь? От него осталась четверть…
Оглядываясь, я споткнулся о занесенный снегом могильный камень и упал.
— Тебе привиделось, милочек. Тихон умер.
— Он говорил со мною, как ты, Пульхерья… — граф изъяснялся уверенно и связно. — А глаза сверкали во тьме, как у кошки. Провалиться мне в сию могилу, если он не тот упырь, что промышляет набегами по деревням. Да вот же он! Гляди!
Снова оглянувшись и увидел, что граф указывает на меня рукой, а графиня падает в обморок.
Я засветился, засыпался, спалился… Так сказал бы я себе в ваши дни. Тогда я лишь малость пожурил себя, прибавляя резвости на спуске к деревне. Вампиру нельзя показываться на глаза людям, знавшим его до обращения, если он не намерен в ближайшие минуты убить этих людей.
Вот и нарушен очередной вампирский закон. К этому мне не привыкать. Я постоянно нарушал всевозможные законы. И пока все обходилось. Может, и на этот раз все уладится?
Наступило рождество. За ним последовали разгульные святки. Деревенские жители веселились с ночи до утра. Ребятня каталась с гор. Молодежь устраивала состязания троек, плясала и пела. Ряженые ходили колядовать. Из домов тянулись ароматы сдобы, жареного мяса, птицы и рыбы, сладостей и фруктов.
Пока люди щедро угощали друг друга разными вкусностями, я бродил за околицей голодный и злой. Ночная гульба мешала пробираться во дворы незамеченным. Праздничную радость подпортило скверное отношение крестьян к одинокому несчастному вампиру.
«Где же их христианское милосердие?» — сетовал я, обходя гудящие от колядок деревни. — «Как будто не для них писано, накорми врага своего. Вот бы кто-нибудь в честь хлебосольных святочных дней зарезал молодого бычка или поросенка и выставил ведро крови на окраину. Все знают, что я живу с ними по соседству. Все чихвостят меня на чем свет стоит. И хоть бы одна православная душа преподнесла мне съедобный гостинец».
Наблюдая издали за счастливыми дружными людьми, я мечтал разделить с ними рождественскую радость. После недельных страданий, я рискнул присоединиться к колядующим. В пещере завалялись накладные бороды, усы и парики. Я нацепил самые лохматые из них, надел вывернутый наизнанку козий тулуп, баранью ушанку с привязанными к ней рогами косули, заплатанные штаны и валенки, освободил мешок от хвороста…
Мне удалось примкнуть к ряженым. В людской толпе я обошел деревню, распевая колядки и приплясывая на ходу.
Собранный мешок душистых лакомств я оставил под окном кузнечьей избы. Жена Гаврилы была на сносях. Я подозревал, что Дуняша носит моего малыша, и беспокоился о нем. Кузнец слыл жестоким человеком. Такой не проявит снисхождения к чужому ребенку.