Под предлогом поиска вдохновения для романа в стихах о древнерусском богатыре, путем созерцания деревенской природы, я вернулся в Лабелино. Добираться пришлось на перекладных. Я решил устроить сюрприз родителям (Сестра моя уже три года не жила в усадьбе. Ее сосватал отставной генерал Михаил Зарубинский из соседней губернии). Как же приятно было, проезжая по деревенской улице в тряской бричке, узнавать милые с детства места, совсем не изменившиеся, но будто бы уснувшие до возвращения молодого хозяина. В Лабелино царила сонная безмятежность, обволакивавшая теплой пеленой всякого приезжего. Даже ямщик, проехав пару верст по владениям моего отца, начал позевывать, прикрывая рот шапкой. А в парке он и вовсе стал клевать носом. Я растолкал его, когда остановились утомленные жарой лошади.
Дверь парадного входа родительского дома была распахнута настежь, внутри слышались голоса. Я стряхнул с накрахмаленного мундира белые лепестки, они слетели с разросшейся яблони возле крыльца, когда я зацепил плечом низкую ветку. Обрезке яблоня не подвергалась с того момента, как посадил ее у своего нового дома мой знаменитый прадед. Она хранила добрую память о нем и потому прощалось ей многое, даже приветственные объятия для людей, подходивших к дому со стороны конюшни, как я.
Мое внезапное возникновение в гостиной произвело небольшой переполох. С дивана вспорхнула очаровательная белокурая пышечка в розовом платье, украшенном бантами и широкими лентами. Испуганный, ошеломленный взгляд ее нежно — голубых глаз остановил меня, отнял дар речи. Она вдруг улыбнулась, губы похожие на леденец чуть изогнулись вверх, а пухлые щечки зарделись густым румянцем.
Отступая, барышня небрежно изобразила реверанс. Словно привязанный к ней невидимой веревкой, я шагнул навстречу.
— Поручик Подкорытин-Тарановский… Тихон Игнатьевич, — несмело представился я.
— Любовь Кирилловна, — колокольчиковым голоском пролепетала барышня. — Мой граф… отец мой, граф Полунин, купил имение Крапивино, что по соседству с вашим.
— Ну что за радость! — восхитился я, целуя ее мягкую горячую руку. — Вы прелестны, Любонька. И лучший мне подарок к возвращению из суетной, прогоркшей от дождей и слякоти столицы, наша встреча. Поверьте, я и ждать того не смел, что обрету в деревне я античную богиню, нимфу, музу для моих заброшенных от недостатка нежных чувств стихов. Я первые из них пришлю сегодня, к вечеру. Они уже рождаются вот здесь, — я прикоснулся к голове, — Они уже летят к вам, словно журавли, сливаясь в неразрывный клин. О, только б вы не бросили за окошко вашей спальни лирический мой труд. О, только б вас он не обидел, не смутил.